Дом на краю ночи - Кэтрин Бэннер

– Собирайтесь. Говорят, нас перебрасывают домой, – сообщил сержант.

Слова эти прозвучали уж слишком невероятно.

– Кто говорит? И ты уверен, что они знают, о чем говорят?

Но сержант, обидевшись, ушел, не рассказав подробностей.

В лагере и в самом деле царила радостная атмосфера. Про Эль-Аламейн Роберт помнил немногое – в основном обжигающий солнечный свет, заставлявший их всех жмуриться.

Да, Эль-Аламейн он помнил.

В планере, когда самолет-буксировщик поднял его в воздух, как-то неуловимо изменившийся, им раздали буклет под названием «Руководство солдата по Сицилии». Открыв его наугад, он с трудом прочитал в полумраке: «Лето на Сицилии довольно жаркое… Большинство жителей принадлежат к Римско-католической церкви и очень почитают разных святых… Нормы нравственности на первый взгляд весьма строги, они основаны на католических канонах и испанском этикете времен Бурбонов, но на самом деле нравы, особенно в сельских районах, крайне свободные». Сумрак окончательно сгустился, Роберт сунул книжицу в карман кителя и постарался смириться с тем, что летят они вовсе не домой.

Надо сосредоточиться на ритуальных мыслях, которые помогали ему разгонять страх во время бесконечно долгих перелетов. Это будет его семьдесят девятый прыжок. А если взять всех, кто сейчас в самолете, то они совершили 1975 прыжков. Скорость полета 115 миль в час. Высота – 3500 футов. Последние числа были предположением, но Роберт хорошо чувствовал планер – по скорости, с какой передвигались облака, по упругой отдаче, возникавшей, когда трос между планером и самолетом натягивался. Это чувство полета порой придавало уверенности – в спокойную погоду, но порой только усиливало тревогу – как сегодня. В такие дни с первой же минуты после взлета он не мог отделаться от мысли, что что-то идет не так.

Шторм пришел сбоку. Он помнил, как планер тряхнуло и он ударился подбородком о колени. Солдаты зашумели, кляня пилота, не понимая, что это прелюдия к главному действию. Но Роберт уже в тот, самый первый момент с ужасающей отчетливостью осознал, что они падают.

Странно, но в памяти не сохранилось само падение, лишь столкновение с поверхностью воды. И ощущение, что они погружаются, выныривают; скрежет обшивки планера. Одни из его товарищей попытались вскрыть корпус планера с помощью складных ножей и штыков, другие долбили в крышу. Нелепая мысль вдруг посетила его: янки называли свои бежевые неуклюжие планеры «летающими гробами». Когда в брезентовом борту образовалась дыра, он протиснулся через нее наружу, отбиваясь от кого-то вслепую, и сквозь толщу воды рванул вверх с единственным стремлением – добраться до воздуха и света. Воздушный тормоз, отлетевший от планера, задел его, раскроив плечо, но он упрямо взмывал вверх сквозь бурлящую воду и выскочил на поверхность. Вокруг кипело черное море. Он был совершенно один.

Остальное Роберт помнил урывками. Без сомнения, он потерял много крови. Вскарабкался на оторванное крыло другого планера, но большая волна вышибла из него дух, снова швырнув в воду. Взрывы и воздушные волны от них оглушали. Он увидел совсем рядом десантный катер и закричал в надежде, что его заметят и подберут. Ему удалось доплыть до катера, дотянуться до лестницы и вскарабкаться на судно, но на борту никого не было. Огромная пробоина утягивала катер на дно, на корме лежал знакомый сержант – мертвый. Он спрыгнул обратно в воду, и судно с покойником продолжило медленное погружение. Когда рассвело, он осознал, что вокруг спокойная вода, солнце печет затылок. Впереди маячила скала, чудесным образом обратившаяся вскоре в остров. А потом раздался детский голос. Он помнил, как ему пришлось карабкаться по раскаленному песчаному склону, как он лежал под солнцем, а в песке скребся краб, и его клешни были красными от крови. Он думал, что умирает, и уже приготовился к смерти, когда они пришли за ним с самодельными носилками.

И вот он лежит здесь, перебинтованный, дрожащий от лихорадки, в комнате, принадлежащей чужому сыну.

Он шевельнулся, и плечо пронзила боль, волной прокатилась по всей правой стороне тела. Он попробовал сорвать бинты левой рукой и зубами, чтобы оценить характер ранения, но его затрясло, и он отказался от этой глупой затеи. Отдышавшись, придвинулся к краю кровати, дотянулся до занавески и попытался ее отдернуть. Из складок материи с тихим шорохом что-то посыпалось – не то пыль, не то песок.

В щелях ставень открывалась зыбкая картина рая. Оливковые рощи, пальмы, синяя полоса спокойного моря – все плавилось и подрагивало в жарком воздухе. И никаких признаков битвы, в которой он сейчас должен был участвовать. Позже он узнает, что окна комнаты смотрели не на Сицилию, а в открытое море, в сторону Северной Африки, откуда он прибыл. Но в этот первый миг картинка за окном показалась ему чудом. Он мог находиться где угодно: на Карибах, в Тихом океане – там, куда мальчишек уносят их мечты и тяга к приключениям.

Но здесь говорили на какой-то разновидности итальянского языка. Это он смутно припоминал. Мужчина с кустистыми бровями, женщина, знавшая несколько слов по-английски, и девушка, которая держала его за руку, – все трое обращались к нему на странном итальянском. Здоровой рукой он попытался нашарить в кармане «Руководство по Сицилии», но книжицы не было, да, собственно, и кармана не было, как и кителя. Он был облачен в ночную сорочку, неудобную мешковатую рубаху, походившую на одеяние привидения из девятнадцатого века.

Чья-то тень мелькнула в дверном проеме. По лестнице спускалась девушка. Видение в тихих сумерках. И произошло второе чудо. Роберт ничего не знал о том, что Мария-Грация когда-то была девочкой с больными ногами, в которую никто не хотел влюбляться. Он видел только ее красоту и думал, что это она держала его за руку. Роберт всегда считал себя человеком рассудительным, но сейчас, то ли под влиянием высокой температуры, то ли благодаря изрядной дозе морфия, глядя, как Мария-Грация спускается по лестнице, он влюбился. Да и могло ли быть иначе в тех обстоятельствах.

Шаги. Но перед ним вдруг предстала не прекрасная дева, а мужчина с кустистыми бровями. Он вошел в комнату, поставил на ночной столик стакан с водой и оглянулся на дверь.

– Mia figlia[51]. До-чер? До-чер?

– Дочь. Si, si. – Роберт яростно закивал, показывая, что он понял.

– Моя жена говорить мало inglese, – сказал доктор. – Я – нет. – Он вложил стакан с водой Роберту в руку: – Пить.

Роберт выпил все.

– У меня была книжка, – сказал Роберт, когда доктор отпустил его руку. – На английском. «Руководство по Сицилии». Там был словарик.

Брови доктора сдвинулись от напряжения. Он покачал головой – нет, не понимает.

– Книга? Маленькая книга? – вновь попытался Роберт, изображая здоровой рукой, как он открывает и закрывает книжку. Ему вспомнилась школьная латынь. – Liber? Liber?

– Ah! Un libro![52] – Доктор вышел из комнаты и через несколько минут вернулся со стопкой книг. – Ecco – scrittori inglesi[53]. Шакс-пир. Чарльдикен. Учить italiano?