Я взлечу - Энджи Томас

ничего обо мне не знает, но по одной-единственной песне сделала из меня большую страшную злодейку, которая портит ее замечательного сына. Не дай бог он хотя бы услышит о том, с чем я и мне подобные сталкиваются каждый день. Классно, наверно, так бояться слов какой-то несчастной песни. Это же всего-навсего слова.

Я не могу удержаться и перехожу на ее страницу. Хочу посмотреть на эту дуру.

В ее профиле несколько фоток, по которым предлагается составить о ней впечатление. На одной она с мужем и сыном. Сзади на стене висит голова оленя, все трое с ружьями и в камуфляже. Ах да, еще они белые.

Но добивает меня заголовок ее предыдущей статьи: «Мое оружие останется при мне: контроль за оборотом оружия пусть убирается». А если я читаю рэп про пистолеты, это, значит, плохо. Интересно почему?

Реально, все как в Мидтауне. Белых девчонок не отсылают к директору за каждую ехидную фразу. Да я сама это все тысячу раз видела. Они обходятся предупреждением. Но стоит мне открыть рот и сказать что-то, что не по нраву учителям, – марш к директору.

Наверно, у меня во рту слова становятся какими-то другими. Более агрессивными, более пугающими. С чего бы это?

И знаете что? Для Эмили у меня этих слов найдется целая куча.

Я закрываю дверь, открываю на телефоне инстаграм[7] и начинаю прямой эфир. Обычно посмотреть приходят только Сонни с Маликом. А теперь пара секунд – и зрителей уже за сотню.

– Всем привет! Это Бри.

Тут же появляются комментарии:

«Твоя песня ».

«В жопу этих дебилов!»

«Ты теперь мой любимый рэпер ».

– Спасибо за поддержку, – говорю я, и число зрителей вдруг вырастает еще на сотню. – Как вы, наверно, уже знаете, по Сети ходит петиция о том, чтобы мою песню удалили с Dat Cloud. Мало того что это нарушение свободы слова, это еще и полный идиотизм.

«О да», – пишет кто-то.

«Даешь свободу слова!»

– Ага, даешь свободу слова! – говорю я уже трем сотням человек. – Они не понимают, потому что я писала песню не для них. Может, если «на мне пояс-патронташ сидит туго, как рюкзак», у меня просто нет выбора, а, сучки? Не моя проблема, что вам страшно. Мне каждый день моей сраной жизни страшно!

Четыреста зрителей. Мне пишут «» или «дают пять».

– Смотрите сюда, – продолжаю я, – все, кто хочет на меня наехать за песню, это вам, – и не думая вытягиваю средний палец. Зрителей становится пятьсот. Комментарии прибывают:

«Жги!»

«В жопу их всех!»

«Бри, мы с тобой!»

– Короче, госпожа репортер и все остальные, кто хочет назвать «Я взлечу» тем, другим или третьим. Валяйте! Сносите песню к хренам, если хотите. Но меня вам не заткнуть. У меня накопилось слишком много слов.

Двадцать

Я всего раз в жизни напивалась. Летом перед десятым классом мы с Сонни и Маликом решили попробовать коньяк у отца Сонни из стола – понять, в чем прикол. Худшая ошибка в моей жизни, реально. На следующее утро я страшно об этом пожалела. А потом на меня обрушилась вся мощь гнева Джей, и я пожалела еще раз.

Кажется, сейчас у меня похмелье от инстаграма[8]. Я ложилась спать, полная злости на Эмили и на всех Эмили мира. Но проснулась я с мыслью: «Твою мать… Я реально столько наговорила?»

Поздно жалеть. Я не сохраняла эфир у себя на странице, но кто-то его записал, и теперь запись гуляет по Сети. Надеюсь, мама, наказавшая мне не отсвечивать и ни на что не отвечать, ее не увидит.

Хотя сегодня у нее такое состояние, что, может, ей будет пофиг.

Когда я уже собиралась в церковь, она зашла ко мне в комнату и сказала: «Можешь ложиться, мы никуда не пойдем».

В любой другой ситуации я бы в шутку крикнула: «Аллилуйя!» Ничего не имею против Иисуса, но вот его паства… Только сегодня даже порадоваться не выходит. Джей улыбнулась мне – хотя улыбка такая грустная, что едва сойдет за улыбку, – ушла к себе и с тех пор не выходила.

Снова заснуть не получилось, я слишком за нее боюсь. Трею тоже не спалось, и вот мы уже пару часов сидим и смотрим «Нетфликс». Кабельное телевидение отключили уже давно. Мы тогда выбирали между телевизором и телефонами, а Трею и Джей нужно как-то искать работу. Я кладу ноги на спинку дивана, в нескольких сантиметрах от головы брата. Он спихивает их обратно.

– Подруга, убери от моего лица свои вонючие грязные лапы!

– Ну хватит, Трей! – ною я и снова задираю ноги. Если не задрать их на спинку, неудобно.

Брат закидывает в рот горсть сухих хлопьев-колечек. Он почти никогда не заливает хлопья молоком.

– Ты Брюс Беннер? – спрашивает он. – Ноги как у Халка.

В отместку я запихиваю большой палец ноги ему в ухо. Брат подскакивает, едва не роняет миску с хлопьями и кое-как ловит в воздухе. Я чуть не дохну со смеха.

– Ты заигрываешься! – тычет в меня пальцем Трей, снова садясь на диван. Я продолжаю смеяться. Подношу ногу к его лицу и хорошенько растираю ему щеку.

– Прости-прости, братик.

Трей отодвигается.

– Ладно-ладно, играй дальше.

В коридоре скрипит пол, и я кошусь на дверь. Это не Джей. Дедушка говорит, что таким старым домам иногда надо размять кости. И они начинают сами по себе издавать странные звуки.

– Как думаешь, с ней все в порядке?

– С кем, с ма? – спрашивает Трей. – Да нормально все, просто хочет денек отдохнуть от всех этих сплетен.

И я ее понимаю. В церкви всегда куча народу, которому нечего делать и есть что сказать. Казалось бы, кто-то из них мог бы не чесать языком, а помочь, но, видимо, легче болтать, что любишь Иисуса, чем вести себя по его заветам.

Фиг с ним.

– Коро-оче, – говорит Трей, дождавшись, пока я тоже возьму себе хлопьев, – тебе уже вообще плевать, что о тебе подумают?

Я чуть не подавилась. Реально. Закашливаюсь, прочищая горло.

– Стоп, стоп, у тебя что, есть инстаграм[9]?

– Фигасе, – смеется Трей. – Ты, значит, выпендриваешься на весь интернет, и первое, что тебя волнует, – есть ли у меня инстаграм*?

– Ну типа.

– Тебе стоит переосмыслить свои приоритеты. Ну и, если что, да, Кайла уговорила меня его завести.

А вот и ямочки на щеках пошли. Как всегда, когда он заговаривает о ней.

– Она моя будущая невестка?

Трей шутливо отталкивает мою голову.

– За меня не волнуйся, подумай лучше о себе. Бри, что с тобой творится? Я серьезно. Вчерашнее видео моя маленькая сестренка записать не могла.

Я ковыряю лезущую из дивана нитку.

– Ну разозлилась.

– И что? Сколько раз мне тебе говорить – все, что попадает в интернет, там и остается! Ты бы хотела, чтобы эту запись увидел твой будущий работодатель?

Это-то ладно, но вот если увидит кое-кто другой…

– Ты сдашь меня Джей?

– Нет, ма я говорить не буду. – Он всегда поправляет меня, когда я зову ее по имени. – Ей и так сейчас нелегко. Бри, надо научиться забивать на людей. Далеко не на всех стоит тратить силы.

– Я в курсе, – бормочу я.

Трей щиплет меня за щеку.

– Пока что-то не заметно.

– Что, и это все? – удивляюсь я.

– В смысле?

– Ты не будешь читать мне нотацию?

Трей кладет в рот еще горсть хлопьев.

– Не-а, пусть ма читает, когда узнает. А она, поверь, узнает. Я уже и попкорн приготовил.

Я бью его подушкой по лицу.

Звонят в дверь. Трей отгибает край занавески, выглядывает.

– Остаток Несвятой Троицы пожаловал.

Я закатываю глаза.

– Скажи им, что меня нет дома.

Трей идет открывать – и, разумеется, говорит:

– Всем привет, Бри вон там сидит, – и оглядывается на меня с кривой ухмылкой тролля, не показывая зубов. Вот гад.

Парни входят, Трей хлопает каждого по плечу.

– Давненько не виделись. Как жизнь?

Малик отвечает, что все нормально, но пялится при этом только на меня, как будто говорит со мной. Я внимательно смотрю в телевизор.

– Подготовка к ACT и SAT уже задрала, – говорит Сонни.

Я им горжусь! Он наконец-то смог внятно что-то сказать Трею. Помню времена, когда он так страдал от влюбленности, что всегда при нем начинал заикаться и запинаться. Иногда мне кажется, что он и до сих пор влюблен. Трей с самого начала был в курсе, но только посмеивался. Зато, когда мы были в пятом классе, кто-то из