Вальс одиноких - Галина Врублевская

– Excuse me, Jonn. May I ask you?[1]

Психолог с едва заметным неудовольствием остановился. Озабоченность и усталость, промелькнувшие в его взгляде, тотчас сменились привычной профессиональной доброжелательностью:

– О! Do you speak english?[2]

Жанна с удовольствием объяснила, что работала гидом-переводчиком. Однако лексика психоанализа ей мало знакома, да и произношение хромает, добавила она, напрашиваясь на комплимент.

Джон похвалил ее произношение и приготовился слушать.

Подходящего вопроса Жанна, полагаясь на авось, придумать не успела. И тут спасительная мысль мелькнула в ее. голове.

– Вы сказали, что есть счастливые и несчастливые имена. Как же определить, какое имя станет для человека удачным?

– Воздействие имени определяется двумя моментами. Первый – это вибрация, частота колебаний звука. Она может быть созвучна настройке всего вашего организма или находиться с ней в противоречии. Второй момент – воздействие архетипа имени, то есть суммарной судьбы всех Джонов или Иванов, например. И знаете, если вы переживаете из-за имени, лучше его сменить. Здесь набор рекомендаций прост. Жаждете популярности – берите имя популярных персон. Хотите разбогатеть – присвойте имя магнатов. Мечтаете о большой любви – назовитесь Офелией. Но не забудьте про ее печальную судьбу! Жанна без затруднений понимала – английскую речь психолога. Одно было непонятно – шутит Джон или говорит всерьез. Например, она назвалась Джейн. Каких теперь ждать последствий? Джон, улыбаясь, ответил, что ей придется вкусить жизнь сдержанных англичан или свободных американцев, по выбору. Жанна подхватила тему:

– Я тоже слышала, что для американцев свобода – превыше всего. А еще говорят, что жизнь вы принимаете с радостью, как дети. У вас все оптимисты?

– О, у нас все замечательно, Джейн. Сплошной праздник! – с грустью сказал Джон.

Кинув на прощание «sorry», Джон убыстрил шаг, чтобы избавиться от назойливой ученицы. Жанна переступала с ноги на ногу, раздумывая, не догнать ли Джона. Заокеанский психолог уже произвел на Жанну впечатление как мужчина. А держится просто и одновременно уважительно. Наши так не умеют! Пока Жанна колебалась, с ней уже поравнялась Иветта, и они пошли к метро вместе, обсуждая занятие.

Глеб вернулся домой поздно. По чужому зонту и плащу в прихожей он догадался, что у сестры гость. Под вешалкой стояли раздолбанные мужские ботинки, вполне вписавшиеся в интерьер. На тумбочке вперемешку лежали шарфы, береты и даже один носок. И во всей квартире Четверговых царил хаос, выдающий присутствие художественных натур: Валерия, в деловых вопросах отличавшаяся педантичностью, к быту проявляла полное пренебрежение. Даже книги, главное ее богатство, расползлись по всей квартире: то стопками возвышаясь на подоконниках, то оседая на полу.

Дом уже погрузился в сон. Глеб выудил из холодильника котлеты, на цыпочках прошел в свою комнату и включил на малую громкость магнитофон. Потом плюхнулся на тахту и уставился в потолок. Сегодняшнее занятие произвело на Глеба двойственное впечатление: скучноватое и любопытное одновременно. Собрались какие-то чудики, озабоченные тем, как представиться. Что у них общего? Вот хотя бы те две женщины, на десяток лет опередившие его школьный выпуск. Видимо, они тоже не научились самостоятельно справляться с трудностями. Где же пресловутая мудрость, приходящая с годами? Особенно несчастной и обездоленной казалась Иветта Когда-то он рисовал ее портрет, и за милым одухотворенным лицом, помнится, угадывалась незаурядная личность. Сейчас эта личность, видимо, заснула. Иветте Николаевне, Вете, как она назвалась, некуда девать свои вечера. На ней действительно лежал ртпечаток тоски и одиночества. С чего бы это? У нее же муж, дети. А, понятное дело: дети выросли, муж завел любовницу. Все тетки в этом возрасте переживают кризис.

И хотя Глеб думал об Иветте с пренебрежением, он поймал себя на том, что думает о ней слишком много. Есть в этой женщине какая-то тайна, какое-то необъяснимое очарование. И ее описание рюкзака подсказывало, что неугасимый огонек еще теплится в тайниках души. Он вспомнил самую первую встречу, в школьном кабинете физики: печаль сочеталась в Иветте с нерастраченным огнем, с неясными надеждами. Теперь покров безразличия окутал ее. Что же произошло за эти годы, что сломало ее? Теперь Глеб догадывался, что тогда она была еще сжатой пружиной: надеялась вырваться из наезженной колеи. Металась в поисках смысла жизни и своего места в ней, как теперь мечется сам Глеб. Но она ушла вперед, в зрелость. И что увидела она с этой вершины – непроходимую стену вместо обманчивого горизонта?

Однако ночь – не лучшее время для ответов. Мысли Глеба стали путаться, перескакивать с одного на другое. Лица дня – Джон, Амосов, Иветта, переводчица Ирочка, участники группы – кружились перед его взором, вытягивались, искажались, накладывались друг на друга. Вдруг он оказался в заснеженном дворе, в сугробе, и не один. Он барахтался С Иветтой, пока не понял, что никакой Иветты рядом нет, он по ошибке принял за нее снежную бабу. Но и с бабой ему было хорошо, потому что она ожила и не была холодной. Он узнал ее прямо там, во сне. Это оказалась первая скульптура, изваянная маленьким Глебом в то счастливое время, когда мама и папа еще были живы… У каждого человека есть любимое время года. Глеб почитал зиму и все ей сопутствующее.

* * *

Глеб проснулся утром поздно. Разбудил его запах кофе, выплывающий из кухни. Оттуда же слышались голоса сестры и ее гостя. Вскоре и Глеб присоединился к паре. Поздоровался и тоже налил себе кофе.

Тон задавала Валерия. Когда она сидела – на специальном высоком табурете, – то выглядела значительнее. Абсолютно прямые русые волосы с гладкой, словно приклеенной челкой придавали ей сходство с Цветаевой. Крупные упругие груди торжественно возвышались над столом, голос звучал отчетливо и громко.

Ткнув в брата пальцем, она отрекомендовала Глеба талантливым художником. И тут же добавила, что забот с этим художником не оберешься. Потом представила гостя. Выходило, что ее новый знакомый Петр Уткин, восходящая звезда в поэзии. Восходящая звезда был ровесником своей наставницы. Изрезанное морщинами красноватое лицо казалось хронически обветренным. Глаза из-под набрякших припухлых век смотрели чуть затуманенно, но внимательно. Глеб не удивился появлению гостя: Валерия постоянно кого-то опекала, вводила в литературное сообщество. Чаще всего это были юноши иногда мужчины почтенного возраста, и совсем редко – женщины. К сестрам по перу маститая поэтесса относилась куда придирчивее, чем к мужской братии. Обычно начинающие поэтессы, не выдержав ее непререкаемого тона и уничижительных оценок быстро исчезали с горизонта. Мужчины не только задерживались в «гениях», но и нередко допускались в постель к строгой судье. За завтраком, в присутствии брата, Валерия лихо отчитывала гостя за неудачные поэтические обороты, лишь изредка одаривая скупой похвалой.