Кинжал всевластия - Наталья Александрова

– Ведь вы Святослав Николаевич Несвицкий? – уточнил на всякий случай гость.

– Я-то Несвицкий, – фыркнул тот недовольно. – А вы кто такой?

– Я корреспондент журнала «Отечественная старина», – сообщил посетитель и назвал свое имя. То ли он произнес его невнятно, то ли Несвицкий плохо расслышал. Впрочем, его это не слишком огорчило.

– Так я и думал! – вздохнул ученый. – Корреспондент! Как будто у меня есть время на всякую ерунду!

– Почему же на ерунду? – обиделся странный гость. – Вы наверняка знаете наш журнал. Это весьма солидное издание, мы печатаем на своих страницах серьезные статьи, посвященные исследованиям истории и культуры…

– Не читаю желтую прессу! – отмахнулся Несвицкий.

– Ну почему желтую? У нас в редколлегии есть очень серьезные ученые, доктора и кандидаты наук…

– Я себе представляю этих ученых! Наверняка шарлатаны, сами себе присвоившие научные степени и звания…

– Вы несправедливы! – не сдавался посетитель и использовал последний аргумент: – Наш журнал платит очень хорошие гонорары авторам статей…

– Конечно… – вздохнул ученый, но голос его немного смягчился. – Разумеется, у развлекательных журналов масса денег, а серьезная наука, как всегда, на мели… Ну, и что конкретно интересует ваш «серьезный журнал»?

– Наш журнал интересуется ранней историей индоевропейских народов, – посетитель оживился, почувствовав перелом в настроении Несвицкого. – А еще более конкретно – мистической символикой арийских народов, руническими письменами, происхождением знака свастики и тем, как этот символ и другие арийские знаки повлияли на символику Третьего рейха.

– Ну вот, так я и знал! – Несвицкий снова помрачнел. – Третий рейх, эсэсовские ритуалы, «Черный орден»… всех интересует только эта чепуха! А вы говорите, что ваш журнал – серьезное научное издание! Завтра вы захотите опубликовать интимные дневники Евы Браун…

– Но это действительно научный интерес, и мы готовы хорошо оплатить вашу консультацию! – напомнил корреспондент. – В особенности, если вы сможете показать какие-нибудь старинные арийские артефакты с руническими письменами и изображением свастики…

– Нет, у меня физически нет на это времени! – Ученый замахал руками. – Вы видите, я сейчас готовлю отзыв на диссертацию своего ученика, – он показал лежащую на столе рукопись. – А еще мне нужно закончить две статьи для энциклопедии, предисловие к научному сборнику, реферат, я уж не говорю о своей собственной научной работе… Нет, я вам ничем не могу помочь! Может быть, в следующем месяце… – Несвицкий вытащил из-под груды рукописей ежедневник и принялся его листать. – Ну вот, через полтора месяца у меня будет окно, тогда и приходите!

– Через полтора месяца? – недовольно переспросил посетитель. – Нет, о такой задержке не может быть и речи! Руководство… журнала не пойдет на такую отсрочку!..

– Ну, тогда ничем не могу вам помочь! – Ученый развел руками.

– А я думаю, можете… – гость приблизился к его столу.

– Все, разговор закончен! – Несвицкий придвинул к себе бумаги. – Попрошу вас покинуть мой кабинет.

– Разговор не закончен! – Странный посетитель обошел стол, зашел сбоку и полез в боковой карман пиджака.

– Да что же это такое! – Несвицкий приподнялся, воинственно вздернув бороду. – Не дают работать!

Посетитель вытащил руку из кармана…

Дмитрий Алексеевич Старыгин, крупный реставратор и известный специалист по искусству итальянского Возрождения, обладал одним необычным свойством характера. Или, можно сказать, одним редким даром.

У него бывали видения. Или, если угодно, предчувствия.

Дмитрий Алексеевич не рассказывал об этих предчувствиях коллегам и сотрудникам по Эрмитажу – иначе о нем пошла бы молва как о несерьезном человеке, мистике и идеалисте.

Иногда его предчувствия, или видения, или как их еще можно назвать, в общем, эти странные явления приносили ему вполне конкретную профессиональную пользу.

Например, не раз, принимаясь за работу над старинной картиной, настолько потемневшей от времени и дурного обращения, что совершенно невозможно было понять без специальных исследований, что же на ней изображено – бегство Святого семейства в Египет или купающаяся нимфа, Дмитрий Алексеевич неожиданно четко видел картину сквозь налет времени, как будто стоял за плечом создавшего ее мастера. Причем он мог разобрать не только сюжет, но даже тонкости письма и особенности светопередачи.

Впрочем, сам он предпочитал называть эти видения не видениями, а проявлением профессионального чутья или хорошо развитой творческой интуиции.

Кроме таких чисто профессиональных проявлений, случалось, что Старыгин предчувствовал какие-то ожидающие его неприятности. К примеру, вызов к начальству, недовольному излишне долгой работой над очередной итальянской картиной.

Но и это тоже вполне можно было списать на интуицию.

Сегодня, однако, его неожиданно посетило видение совершенно другого характера.

Дмитрий Алексеевич работал над картиной неизвестного художника семнадцатого века, предположительно, ломбардской школы.

Картина была в довольно приличном состоянии, следовало только кое-где убрать незначительные повреждения холста и освежить цвета заднего плана.

Сюжет картины был довольно необычным: картина изображала коронацию некоего германского вождя. Предположительно, Аутариса, вождя племени лангобардов, давшего название современной Ломбардии.

Сам лангобардский король стоял на первом плане в роскошном одеянии, склонившись перед христианским епископом, возлагающим на него корону, сбоку от него выстроились германские вожди с длинными косматыми бородами.

Старыгин вспомнил, что именно длинные бороды дали этому племени его название: немецкое лангобарден, то есть длиннобородые. Племя славилось своими густыми косматыми бородами и еще одной тактической уловкой: перед сражением, чтобы напугать противника и ввести его в заблуждение своей численностью, жены лангобардов связывали свои длинные волосы под подбородком, чтобы издали они казались бородами. Так женщин принимали за воинов…

Однако почему-то Старыгина особенно заинтересовала не борода германского вождя и не его роскошное одеяние, а одна второстепенная деталь: тщательно выписанный художником кинжал на его поясе.

Поднеся к глазам лупу, Старыгин склонился над картиной.

Он разглядел скромные ножны – может быть, слишком скромные для парадного королевского оружия, а также рукоять. На рукояти кинжала отчетливо просматривался символ свастики, а также несколько характерных рунических значков.

Дмитрий Алексеевич подумал, что стоит поговорить об этих значках со старинным знакомым, Славой Несвицким, который занимается ранней европейской историей. Впрочем, оно совершенно не к спеху – Несвицкий обычно завален работой выше головы, да и у самого Старыгина мало свободного времени…