Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953 - Джеймс Хайнцен

В Советском Союзе, как и во многих других обществах, путь взятки частенько бывал вымощен подарками и застольями. Прокуратура обвиняла судью Чичуа в неоднократном получении взяток, обычно «замаскированных» – в виде фруктов, спиртного, застолий, которые влияли на его профессиональные суждения в пользу взяткодателя. Главным доказательством против Чичуа служило участие последнего в застолье дома у родственника посредника. Возражая против утверждений, будто застолье представляло собой взятку, Еремадзе ссылался на то, что знал Чичуа «более 15 лет, как своего земляка, он жил в соседнем районе»21. Познакомились они в Батуми, когда Еремадзе работал там инструктором обкома комсомола, а Чичуа – судьей. На судебном заседании Еремадзе всеми силами старался показать, что они с Чичуа дружили и потому за минувшие годы много раз выпивали и закусывали вместе. Да, он устроил для Чичуа пирушку дома у своего зятя, потратив 300 руб. на еду и напитки, но, поскольку у них давние близкие отношения, угощение было просто угощением – знаком дружбы, а не попыткой повлиять на исполнение судьей Чичуа профессиональных обязанностей. (В любом случае, уверял Еремадзе, Чичуа тогда болел и выпил всего лишь стакан пива.) Последний, со своей стороны, сказал, что не имел «материальной заинтересованности» в деле, о котором хотел поговорить Еремадзе. «На приглашение Еремадзе, чтобы пойти в гости к его зятю, я ответил согласием, – объяснил он. – Я, как грузин, не мог отказать ему в этом. В этом моя слабость и в этом также наша грузинская традиция»22. Для прокуроров данное признание Чичуа, должно быть, стало красноречивым свидетельством, подкрепляющим уверенность, что грузин грузину никогда не откажет.

Антрополог Марсель Мосс писал о подарках: «Даримая вещь не остается бездеятельной. Наполненная жизнью, часто обладающая индивидуальностью, она стремится вернуться, как сказал Хертц, в “место происхождения” или произвести, на благо клана и родной земли, эквивалентную замену себе»23. Правда, грузины в подобных случаях дарили не обычные деньги, драгоценности или одежду (наиболее распространенные взятки в советских судах того периода), а фрукты, вино, мясо и прочие продукты своего края. Кроме того, такой обмен был обязателен. Традиция не только повелевала дарителю предлагать дары, но и обязывала получателя принимать их. Как будет показано дальше, сознание этой обязанности держало судью Чичуа в весьма неудобном положении между двумя несовместимыми культурами, поскольку он достаточно знал нравы советской судебной системы, чтобы понимать, что получение подарков от просителей может выглядеть противозаконным24. Зато в грузинской культурной среде осуждение вызвал бы как раз его отказ встречаться с земляками или принимать от них подарки. Это стало бы нарушением традиционных социальных отношений и равнялось бы социальному самоубийству. С другой стороны, принимая подношения, он рисковал совершить профессиональное самоубийство. Грузины считали фрукты и вино прекрасными дарами с родины. В глазах московских правоохранительных органов эти редкие деликатесы являлись взятками, способом «купить» должностное лицо, осуществить и замаскировать незаконную сделку25. Столь разные представления о дарении и взяточничестве и лежат в основе бед судьи Чичуа.

Один из самых сложных вопросов, встававших перед прокурорами и судьями, – как определить грань (до некоторой степени культурно обусловленную) между «подарком» и «взяткой». Прокурорам приходилось, прослеживая путь взятки, доказывать наличие взаимной корысти, а это было нелегкой задачей. Во многих культурах, например, просители приносили судье в подарок фрукты или другие продукты в знак благодарности, если решение по делу их удовлетвори-ло26. Соответственно по ряду дел о предполагаемом взяточничестве, которые разбирались в то время в советских судах, судьи постановили, что небольшие подарки работникам суда или прокуратуры от одной из сторон после того, как вердикт по делу вынесен, не следует считать взятками. В августе 1948 г. на Украине, к примеру, женщина с тремя маленькими детьми дала 50 руб. областному прокурору после оправдания своего мужа. Прокурор не стал обвинять ее во взяточничестве, решив, что это не взятка, а «ее действие следует расценивать как укоренившийся среди людей обычай отблагодарить кого-либо за совершенные законные действия». Однако Верховный суд УССР, пересмотрев дело, постановил, что столь милосердное толкование закона совершенно неправильно и женщине нужно предъявить обвинение в даче взятки27.

Чичуа на своем процессе утверждал, что, как грузин, обязан был проявлять любезность к другим грузинам и в рамках закона делать для них все что мог. Он неоднократно повторял, что традиционное гостеприимство вовсе не заставляло его нарушать закон и не оказывало никакого влияния на его решения как «честного советского судьи» (эти слова он то и дело с гордостью употреблял применительно к себе).

Где же Чичуа и грузинские просители встречались для разговора, хоть легально, хоть нелегально? Следующий шаг на пути взятки -место, где большинство предполагаемых взяток передавались судье Чичуа. На суде последний сказал, что жилищные условия, предоставленные ему Верховным судом, создавали чрезвычайные трудности государственному должностному лицу, пытающемуся сохранять беспристрастность при отправлении значительной власти, которой наделяла его занимаемая должность. Многие судьи Верховного суда действительно жили и трудились в довольно рискованных условиях, способствовавших сомнительным контактам с просителями. В письме Сталину от 27 июня 1947 г. партийный секретарь Верховного суда Гусев жаловался на плачевное положение ряда судей и других работников суда28. Он указывал, что несколько новых судей, назначенных в 1947 г. (включая Чичуа), переехали в Москву из отдаленных союзных республик, но квартир им не дали: «В настоящее время они проживают в гостиницах, за которые сами платить не в состоянии, а Верхсуд СССР на это дело не имеет средств»29. Гостиничная администрация даже поднимала шум, требуя выселения судей за неуплату. Гораздо желательнее было бы устраивать высокопоставленных судей в отдельных квартирах, в зданиях с охраной, дабы ограничить количество непредвиденных визитеров.

Чичуа стал одним из судей, не имевших отдельной жилплощади. Ссылаясь на нехватку жилья, московское жилищное ведомство поселило его в номере 312 гостиницы «Европа» (ее здание не сохранилось). Тот факт, что Чичуа принимал просителей (а он, конечно, не отказался от этого) в гостиничном номере, фигурировал в обвинениях против него на первом месте. Как показал Чичуа, он не раз просил председателя Верховного суда И. Т. Голякова помочь найти квартиру, что обеспечило бы ему гораздо больше приватности и сильно ограничило бы для просителей возможность являться к нему без предупреждения30. Но московские жилищные органы квартиру ему так и не выделили, оставив его в гостинице в центре Москвы – магнитом для сотен отчаявшихся грузин, приезжавших в столицу оспаривать несправедливые приговоры. «Моя слабость в том, что я принимал людей и содействовал им, – сокрушался Чичуа на суде. – Если бы я имел комнату и не жил бы в гостинице, этого бы дела не было»31.