Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953 - Джеймс Хайнцен

Говорят, на закате Российской империи ее правительство одной рукой энергично пыталось искоренить взяточничество, другой рукой не менее энергично, хоть и неумышленно, культивируя условия, которые породили новое поколение взяточников3. То же самое можно было наблюдать в 1940-е, 1950-е, 1960-е гг. и далее. Даже когда режим неуклюже накидывался на взяточничество, одновременно он упрочивал условия, способствовавшие расцвету последнего.

3 мая 1946 г. П. И. Минин, член партии, работник Политического управления Бакинского военного округа, написал отчаянное письмо И. В. Сталину. Минин послал письмо в Особый сектор ЦК, вероятно, надеясь, что по этому каналу оно дойдет до самого Сталина. Он описывал «эпидемию» взяточничества и ее пагубные последствия4. Гневный и раздраженный тон письма, ныне хранящегося в архиве Министерства юстиции СССР, служит ярким выражением недовольства автора упадком социальных норм, формальных государственных механизмов и нравственности, имевшим, по его мнению, место во время и после Великой Отечественной войны. Письмо Минина в конечном счете было специально отобрано среди других, чтобы инициировать послевоенную «кампанию» против взяточничества.

Минин не касался бартера, обмена на теневом рынке «в интересах производства», блата и других типов неформальных отношений, распространенных среди руководителей промышленных предприятий и колхозов, которые всеми силами старались раздобыть нужные материалы и выполнить амбициозные планы. Он обращал внимание на повседневные поборы, на то, что бюрократы принимают взятки от советских людей, пытающихся приобрести какие-либо дефицитные товары или услуги. От взяточничества, писал он, страдает население, которое еле сводит концы с концами, но вынуждено иметь дело с государственными функционерами, требующими за необходимые услуги плату.

Из-за военной разрухи, пишет Минин, «взятки сейчас становятся весьма распространенным явлением». С 1943-1944 гг., по его словам, наблюдается расцвет подобного рода преступлений среди государственных бюрократов, многие из которых чрезвычайно обнаглели. Взятки «берутся и даются людьми самых различных профессий и в самых различных формах». Сосредоточившись на вездесущности взятки в повседневной жизни, Минин сетует, что почтальонам нужно «вознаграждение» за доставку писем и телеграмм, а если не заплатить, то корреспонденция будет «затеряна» или доставлена с большой задержкой. Монтеры не желают без платы подключать газ и воду. Железнодорожники требуют с пассажиров «мзду» за проезд или провоз багажа. Преподаватели вузов берут взятки за прием в институты или допуск студентов к экзаменам. В целом, подытоживает Минин, взяточничество «стало серьезным злом и опасностью, с которыми нужно повести решительную борьбу».

Автор письма особо заостряет внимание на том, в каких пугающих масштабах местные представители власти смотрят на взяточничество сквозь пальцы или сами в нем активно участвуют: «К сожалению, взяткой не брезгуют и отдельные ответственные работники, причем здесь она чаще всего принимает форму подарков, подношений как натурой, так и деньгами». (Минин – естественно, в явно отрицательном значении – употребляет слово «подношения», указывающее на традиционную практику дарения чиновникам.) Согласно его критическим наблюдениям, должностные лица полагали, что «подарок» в обмен на услугу – это все-таки не взятка и волноваться тут не о чем. С точки зрения Минина, подобная снисходительность была опасным признаком, свидетельствующим, что госслужащие притерпелись к позору, который должен ассоциироваться со взяточничеством. Суд и прокуратура, так же как Минин, часто характеризовали взяточничество как «эпидемию», приравнивая его к заразной болезни. Однако с данной болезнью многие ответработники не считали нужным бороться5.

По мнению Минина, в совокупности эти два фактора – «эпидемический» характер взяточничества и высокая степень терпимости к нему среди ответственных работников и общества в целом – создали очень опасную ситуацию. Он признавал, что необходимые социальный контроль и внутренняя дисциплина по большей части отсутствовали. Взяточники и взяткодатели не чувствовали стыда. Даже свидетели-очевидцы не испытывали нравственного возмущения по поводу таких преступлений и потому, охваченные апатией, не сообщали о них. Собственно, в документах правоохранительных органов то и дело находишь подтверждения «заговоров молчания» (или «круговой поруки»), о которых с тревогой писал Минин. Группы людей в судах, магазинах, жилуправлениях и других учреждениях образовывали преступные коллективы, где все члены защищали друг друга. Если бы хоть один человек в учреждении информировал власти о преступной группе, вместо того чтобы не обращать на нее внимания (или даже участвовать в ней), группу можно было бы развалить.

Указав на деморализующий эффект необходимости давать взятки, Минин утверждает, что взяточничество наносит и более страшный ущерб: «Взятки развращают и дающего и берущего, они разлагающе действуют на работу государственных учреждений и предприятий, они являются серьезным тормозом в нашем строительстве, взятки вызывают законное недовольство, возмущение среди трудящихся масс». Незаконные сделки между должностными лицами и просителями имели тяжкие последствия как для режима, так и для отношения населения к государству. По мнению Минина, тот факт, что берущие взятки ответственные работники редко привлекались к ответственности, пробуждал враждебность к государству и вызывал отчуждение между властью и населением. Бездействие судов, по его словам, порождало чувство безнаказанности среди коррумпированных должностных лиц. Последние были уверены, что их не поймают, а если и поймают, то не накажут. Минин приводит в пример дело группы бакинских врачей, которое рассматривалось в марте 1946 г. Прокуратура обвиняла их в получении взяток за освобождение от военной службы. Одного больничного бухгалтера судили за то, что он таким образом набрал целых 1,5 млн руб. Жители Баку, пишет Минин, которых широкое распространение коррупции сделало циниками, предсказывали, что ничего этому бухгалтеру не будет: «Ну, присудят ему расстрел, затем расстрел заменят десятью годами заключения, а затем при помощи денег и знакомств через два-три года выйдет на свободу». И действительно, суд приговорил бухгалтера к высшей мере, но потом смягчил приговор до 10 лет заключения (удалось ли осужденному освободиться «через два-три года», неизвестно).

Хотя статистика преступности в сталинские времена не публиковалась, секретные доклады, находящиеся в архивах Министерства юстиции, дают понять, что во все годы позднего сталинизма правоохранительные органы не слишком часто арестовывали людей за взяточничество. Материалы эти также показывают, что в большинстве случаев взяточничество оставалось неразоблаченным и безнаказанным, а правовые ведомства хорошо об этом знали6. Наибольшее количество осужденных за взяточничество за год в период 19371956 гг. составляло около 5 600 чел. (в 1947 г.). Такое малое число намекает на значительную разницу между реальными масштабами взяточничества и отражением данного явления в статистике7.

Не совсем понятно, почему именно письмо П. И. Минина привлекло особое внимание и в конечном счете вдохновило кампанию против взяточничества. Письмо представляло собой идеалистическую попытку мобилизовать энергию и ресурсы государства на борьбу с тем, что его автор считал тяжким преступлением и моральным злом8. Конечно, Минин не первый обращался к партийному руководству с подобными заявлениями; с 1943 г. прокуратура и Министерство юстиции докладывали о росте числа дел о взяточничестве. Наверняка нарисованная с искренней болью картина проникновения взяточничества во все слои общества, даже в ряды членов партии, заинтересовала кого-то из партийной верхушки. Скорее всего, нашли отклик опасения Минина, что разнузданное взяточничество может поставить под вопрос легитимность государства. Не кто иной, как секретарь ЦК А. А. Жданов, ведавший идеологическими вопросами в Управлении пропаганды и агитации ЦК, потребовал от глав правоохранительных учреждений ответить на обвинения Минина9.