Рядом с алкоголиком. Исповедь жены - Катерина Яноух

Я все еще жила в розовой дымке, не боясь того, что придет. Моя мечта о нормальной семье стала наконец приобретать реальные очертания! Я победила, и мы снова контролировали ситуацию. Молодчина, молодчина Рихард! Мой милый Рихард так любит меня и детей, что решил бросить пить.

Так я думала…

Я посещала отделение для будущих мам, измеряла свой живот, поглаживая маленькую девчушку, которая росла внутри меня и становилась все сильнее. Ты родишься в трезвой, здоровой, замечательной семье, шептала я ей, когда вечером ложилась спать. Ты не будешь страдать. Мы тебя будем очень сильно любить. Ты наше маленькое чудо, наш ребенок, который спас нас от гибели…

Я как будто верила, что жизнь проста и предсказуема, как низкопробный любовный роман. Что наш будущий ребенок спасет нас. Могла ли я вообще быть такой доверчивой, будучи без пяти минут матерью четверых детей? Наверное, да.

Случается, что в период беременности женщина теряет способность здраво мыслить. Иногда ей может показаться, что она растворилась во Вселенной, она начинает сходить с ума, говорит с духами и тому подобное. Со мной такое бывало.

Собрил и пропован должны были оказывать на Рихарда успокаивающее действие. Терален ему прописали как средство для хорошего сна. Не знаю, каким образом в его аптечке оказался атаракс, но довольно скоро я обратила внимание на то, что муж как будто не в себе, хотя с виду трезвый. Он был нервным и каким-то перевозбужденным. Иногда по утрам он вставал очень рано, ходил в бассейн, плавал по два километра, затем возвращался, натянуто улыбаясь. Было ощущение, что он вдруг стал стариком. По-другому говорил, по-другому ходил.

– Ты принял антабус? – интересовалась я.

– Можешь дать мне одну таблетку, – отвечал он.

Никакой капсулы он, разумеется, не дал вшить себе под кожу. Мне пришлось снова взять всю ответственность на себя. Я должна была растворить таблетку в воде. Мне позволялось смотреть на то, как он пьет эту беловатую шипучую жидкость. Я хотела убедиться в том, что он выпил ее до конца. В стакане не должно было остаться ни капли.

Сначала я считала антабус фантастическим препаратом. Безусловно, другом всех алкоголиков! И почему его не принимают все лечащиеся алкоголики? Я не понимала этого. Однако со временем я поняла, что в обычной жизни все не так просто. Антабус был нашим другом, но только на первый взгляд. Антабус был искусственным дыханием. Тростью, на которую ковыляющий алкоголик, вставший в приступе паники на путь трезвости, может опереться; спасательным кругом, кинутым в тот момент, когда казалось, что утопающий непременно пойдет ко дну. Алкоголь ушел, но проблема осталась. Рихард был все еще у него на мушке, хотя не пил. Со сцены ушел алкоголь, но алкоголизм остался. Нелегко было это понять.

Живя с алкоголиком, я во многом стала разбираться. Например, в том, что абстиненция имеет несколько разных стадий. Лихорадочное состояние в первые двадцать четыре часа, которое сопровождается тревогой, страданием, ужасом, но одновременно ощущением счастья – мне это удалось! Не пил целых двадцать четыре часа! Час за часом. В первые двадцать четыре часа победой можно назвать каждую прожитую минуту, когда стакан не поднесен к устам. В рамках определенной программы «12 шагов» за первые двадцать четыре часа, проведенные в трезвости, дается награда. Потому что первые двадцать четыре часа без алкоголя самые тяжелые и не должны оставаться без вознаграждения.

Потом наступает абстиненция последующих дней. Сначала это радость. Рихард так прыгал от счастья, что даже я к нему присоединилась. Смотри, это уже больше, чем двадцать четыре часа! Но потом приходит сильное желание выпить. И тоска. И даже галлюцинации – вкус и запах любимого напитка. Первая трезвая неделя может быть очень тяжелой. И никто вам не пообещает, что в последующие дни все наладится.

Воздержание при помощи антабуса – это иной вид трезвости. Рихард не пил только потому, что принимал медикаменты. Он не мог пить, иначе ему стало бы очень плохо. Он не был на сто процентов добровольным трезвенником. Ему было нехорошо. Он постоянно боролся с собой. Он висел над пропастью и так судорожно цеплялся за край, что можно было заметить, как у него от усилий побелели фаланги пальцев. Этот вид трезвости не приносил ничего спокойного, ничего приятного, ничего обнадеживающего, и не только ему, но и нам, его близким, потому что мы не могли не замечать его разочарования. Трезвость на основе Антабуса – это всего лишь судорожные метания. Алкоголик, который надеется только на лекарство, напоминает рыбу, выброшенную на берег, чья борьба за жизнь подходит к концу.

После нескольких дней, проведенных в трезвости, эго Рихарда начало увеличиваться в размерах. Это был признак приближающейся «самоуверенной» стадии. Она не бывает лихорадочной. Она полна отваги. И крайне обманчива. Рихард, который был трезвенником без году неделя, чувствовал себя слишком уверенно. Да ладно, что в этом особенного! Понятно, что я могу обходиться без алкоголя! Он был уверен, что контролирует ситуацию, и на долю секунды ослабил внимание, что и явилось роковой ошибкой. Не успел он оглянуться, как заказывал девятое виски, а еще через пару часов лежал мертвецки пьяный на постели в вытрезвителе.

На стадии «жалости» бедняжка Рихард так скучал по своей дорогой, любимой бутылке, по своей соске для взрослых, что горевал так, будто потерял близкого друга. Он плакал, жалея себя. Какой смысл имела жизнь без алкоголя? Жизнь казалась ему бесполезной, никчемной и гнусной. Я была злой ведьмой, «да ну их, всех женщин, к черту, они только все портят». Он чувствовал себя разочарованным, обманутым, одиноким… Жизнь утратила все краски. Что плохого в том, что он пропустил маленький, малюсенький стаканчик? А что, нельзя? Его состояние так ужасно… Он просто нуждался в чем-то, что успокоило бы его, в лекарстве, которое бы сняло боль…

Печаль также могла трансформироваться в иные формы сильных эмоций, например, в ненависть. Ясное дело! Из-за ненависти можно было пить сколько угодно! У Рихарда бывали и периоды, когда он ненавидел алкоголь так сильно, что боялся, что эта ненависть убьет его. Но еще больше он ненавидел состояние трезвости… Он злился, наверное, на то, что именно он вынужден быть зависимым. Он просто сходил с ума при одной только мысли, что образ зависимого мог быть фальшивым. Почему именно он должен быть обманутым? Он ненавидел и все больше заливал свою ненависть. Ненависть была прекрасной эмоцией… И превосходным поводом к рецидиву.

Иногда наступала стадия, сопровождаемая паническим страхом перед отлучением от алкоголя, когда Рихард вдруг понимал – о, Боже! – что никогда в жизни не сможет больше выпить! Этот временной промежуток был для него невообразимым. Он позабыл принцип «шаг за шагом». Мысли о последующих сорока годах вынужденной трезвости его только толкали к тому, чтобы он выпил до дна виски семидесятипятилетней выдержки.

На какое-то время он входил в состояние фальшивой трезвости, когда абстиненция была одной сплошной ложью. Рихард вдохновенно лгал нам о том, что алкоголизм – это состояние, которое можно контролировать, что алкоголь можно употреблять нормально, просто стараться не напиваться до чертиков. Подтверждением этой теории являлись, кроме всего прочего, статьи, в которых терапевты, занимающиеся проблемой алкоголизма, развлекались мыслью о том, что алкоголика можно научить пить цивилизованно. Рихард обожал эти публикации. Если это могут сделать остальные, он тоже не останется позади. Достаточно, если он какое-то время будет трезвенником, а потом сможет все вернуть на старую колею.