Пока смерть не разлучит нас - Кэролайн Грэм

— Ой-ой! — вскричала миссис Бост. — Только не дотрагивайтесь! Возможно, они еще не совсем схватились.

— Простите. — Теперь, испытывая облегчение оттого, что никто уже не схватит его за руку, Трой с улыбкой перегнулся через прилавок, чтобы отдать деньги за сигареты. — И часто вы с этим выступаете?

— Очень часто. В школах, клубах, институтах разных. Рецепты домашней косметики, выпечки и молочных продуктов — вот мой конек. Муженек, тот читает лекции о системе оповещения с помощью флагов и средневековых доспехах. Сейчас людям нравится бряцать оружием.

— Невероятно!

— Бои у нас по субботам.

«Кому вы это рассказываете», — подумал Трой.

— Их устраивает Общество Алой и Белой Розы. Могу ввести вас в курс.

Троя спас шеф. Он подошел и выложил на прилавок запаянный в целлофан ломтик генуэзского кекса с вишней, яблоко, шоколадный батончик и осведомился, не найдется ли здесь банки «севенапа».

— Мы тут, в «Конюшне», говорим «жестянка», — наставительно заметила миссис Бост. — Это самое меньшее, что мы можем сделать. Немного самодисциплины. Ради сохранения классического английского языка.

— Так у вас есть «севенап» в жестянках? — послушно переспросил Барнаби.

— Такого не держим.

Барнаби прибавил к своей кучке покупок баночку диетической «колы» и протянул десятифунтовую купюру. Миссис Бост, которая вошла в роль и, похоже, счет вела уже на дублоны, озадачилась:

— А меньше достоинством у вас не найдется?

— У меня есть мелочь, шеф, — сказал Трой.

Позволив сержанту расплатиться, Барнаби извлек служебное удостоверение и объяснил, какая надобность привела их в деревню. Затем он осведомился, что хозяйка лавки знает о Холлингсвортах.

Шея миссис Бост вытянулась, как у петуха, затем снова спряталась в плоеный воротник. Шею покалывало в накрахмаленной плойке, и лавочнице приходилось это проделывать время от времени. Эта голова на воротнике, к которой сходились лучами острые складки, напомнила Барнаби картину на библейский сюжет, ту, где в конце пиршества вносят большое блюдо с отсеченной головой инакомыслящего обличителя власти.

— Алана я вообще не встречала. Сразу после ее ухода он заказал замороженные полуфабрикаты по телефону. Оплатил картой, а муженек мой доставил. Раньше Симона иногда заглядывала. А еще я видела ее, когда она говорила с кем-то из будки напротив, — миссис Бост кивнула в сторону окошка, откуда прекрасно просматривалась телефонная кабина.

— Но ведь у них дома есть телефон? — удивился Трой.

— Частые перебои на линии. Во всяком случае, она так говорила.

— Эта миссис Холлингсворт, какой она вам казалась?

— Изнеженная негодница, — отозвалась миссис Бост, снова соскальзывая куда-то в эпоху Шекспира.

К тому времени в лавочку уже зашло несколько посетителей, и один из них ждал возможности расплатиться. Барнаби решил тут не задерживаться, зная, что, если начнется полномасштабное расследование, в деревне будет опрошена каждая семья.

Возле «Соловушек» сверкал и переливался под жаркими лучами фургон криминалистов. Добропорядочные обыватели Фосетт-Грина, хоть и оттесненные теперь полицейским ограждением, не выражали ни малейшего недовольства. Напротив, у коттеджа царила благостная атмосфера вылазки на природу. Люди стояли вокруг или присаживались на травянистую обочину, переговариваясь между собой и смакуя с бессознательным оживлением близкое присутствие смерти.

Одна семья, явившаяся в полном составе, включая собачку, даже подкреплялась неподалеку сэндвичами и потягивала через трубочку прохладительные напитки. Мать семейства, вероятно в надежде на приезд телевизионщиков, была при полном параде, в боевой раскраске и со свежей завивкой.

Ворота открыл Перро. Он только что вернулся с короткого перерыва на ланч, и во рту его еще оставался вкус аппетитной домашней еды. Барнаби и Трой протиснулись мимо него, причем последний в виде исключения ограничился лишь ироническим хмыканьем. Перро отчужденно молчал и холодно смотрел мимо, пока к нему не обратился старший инспектор:

— Ступайте в дом, Перро. Скажите тому, кто стоит у входной двери, чтобы заменил вас здесь.

— Слушаюсь, сэр.

Обри Марина они застали у кухонного стола в окружении грязных чашек и тарелок, переполненного мусорного ведра и коробки из-под консервированных бобов, тоже доверху набитой объедками. На грязной керамической подставке стояла сковородка, пропахшая затхлым жиром, и кастрюля с остатками подгоревшей еды. Повсюду кружили мухи. Барнаби невольно вспомнились декорации к «Сторожу»[29], недавно поставленному с большим успехом на сцене каустонского любительского театра его женой Джойс.

— Откуда, бога ради, этот дух?

— Виски. Вся раковина провоняла.

— Пузырьки от пилюль нашлись?

— Нет.

— А капсулы?

— Тоже ноль. Мы тут всё прошерстили, включая мусорный контейнер. Мог забросить в высокую траву.

— Не думаю.

— А если спустил в туалет? — предположил Трой, картинно зажимая двумя пальцами нос.

— Возможно, — согласился Обри. — Только они ничего не весят. Одна-две обязательно болтались бы на поверхности.

— Я пошел наверх. Осмотрите здесь все хорошенько, сержант. Проверьте это бюро со стеклянной дверцей и стол. Постарайтесь найти счета за телефонные переговоры.

— Слушаюсь, босс.

Барнаби вышел в холл, где томился Перро, неловкий, неуверенный, полный решимости заслужить одобрение. Вместе они стали подниматься наверх. У поворота лестницы Барнаби приостановился, чтобы полюбоваться репродукцией «Тополей на берегах Эпта» Клода Моне. Оправленная в прозрачную рамку из оргстекла, она радовала глаз безмятежной красотой и грела душу.

На площадке Барнаби велел констеблю осмотреть три гостевые спальни.

— Что мне искать, сэр?

— Все, что может пролить свет на исчезновение миссис Холлингсворт либо на смерть ее мужа. Полагаю, мне не нужно вам все разжевывать?

— Нет, сэр. Не нужно.

Сам Барнаби стоял напротив хозяйской спальни. Открыв дверь, он словно бы опять очутился перед театральными декорациями, только на этот раз куда более презентабельными и даже игривыми, идеально подходящими для легаровской оперетты «Веселая вдова», например.

От позолоченной короны на потолке к широченному супружескому ложу ниспадали облаками тюлевые драпировки. Изголовье под слоновую кость было украшено пасторальными сценками в пастельных тонах. Нимфы и пастушки́ предавались любви посреди цветущих лужаек прямо на глазах у олимпийских небожителей. В бурлящих потоках плескались кентавры.