Пока смерть не разлучит нас - Кэролайн Грэм

Спасаясь от нового насилия, миссис Холлингсворт опять оказалась во власти своего зверя-мужа и едва сумела спастись.

И дальше — все в том же весьма убедительном ключе.

Про обвинение в убийстве можно забыть. Что сторона обвинения сможет предъявить суду? Что обвиняемая ополоснула свой стакан и ведерко для льда? Да в центральном уголовном суде над этим будут смеяться так, что хохот судейских разнесется от улицы Олд-Бейли до вокзала Блэкфрайерс и дальше через реку до самого Саутуарка.

Коль скоро защите удастся убедить присяжных, что она «не так грешна перед другими, как другие перед ней»[77], вероятно, приговор сведется годам к трем-четырем годам тюремного заключения. А если к тому же принять во внимание, что срок до четырех лет автоматически сокращают вдвое, то менее чем через восемнадцать месяцев все взрослые особи мужеского пола смогут снова наслаждаться обществом прелестной Симоны. И да поможет Бог этим счастливцам!

— Сэр? — раздался над ухом голос дежурного сержанта.

— О, извините, — поднял голову Барнаби. — Вам, наверное, нужна комната для следующего допроса?

— Вообще-то, да, старший инспектор.

— Я слишком далеко унесся мыслями.

— Обмозговывали дело Холлингсвортов?

— Нет, сержант. Думал о Марлен Дитрих.

— Неужели, сэр?

— На прошлой неделе по телевидению показывали один из ее старых фильмов.

— Понравилось?

— Очень. Всё как в жизни.

Оказалось, однако, что какая-то справедливость все же существует. Хотя бы отчасти. Некоторое время спустя с любезного разрешения душеприказчиков Алана, юридической конторы «Феншоу и Клей», Барнаби не без злорадства узнал, что Холлингсворт в своем очень тщательно и четко сформулированном завещании оставил все свои активы и вырученные за них денежные суммы брату Эдварду.

Правда, он выставил одно условие. Эдвард и его жена Агнес Холлингсворт обязаны приютить и содержать в довольстве его вдову, пока та не выйдет замуж снова. После этого любые финансовые обязательства слагаются с них автоматически.

Барнаби дорого бы отдал за то, чтобы быть рядом, когда Симона обнаружит, что уже в тот самый миг, когда она, в простом сереньком платьице и дешевых сережках, покидала «Соловушки», оставив там весь свой шикарный гардероб, свое бриллиантовое колье и кольцо с солитером, а также гениальным и рискованным способом добытый выкуп, все это уже принадлежало не ей, а кое-кому другому.

И еще, узнав об этом, Барнаби не мог избавиться от мысли, что Алан Холлингсворт, может статься, подозревал о темной стороне характера своей жены.

Не меньшее удовольствие (но уже без оттенка злорадства) доставил ему другой абзац переданного поверенными Алана документа. Когда Эдварду Холлингсворту стало известно о бедственном положении Грея Паттерсона и о том, что виной тому — бесчестное поведение его покойного брата, он решил полностью возместить Грею его долю и финансовые потери.

Сару Лоусон доставили из тюрьмы Холлоувей в королевский суд короны Вудгрина, где ей было предъявлено обвинение согласно части первой Уголовного законодательства от 1977 года в подготовке плана фальшивого похищения Симоны Холлингсворт с целью вымогательства денежных средств.

Когда обвиняемая должна была встать со своего места, оказалось, что сделать это без посторонней помощи она не в состоянии. Приговор она выслушала молча и ничего не ответила на вопрос, имеет ли что сообщить суду.

Позднее на той же неделе в другом суде заслушивалось дело по обвинению Рене и Рональда Этертонов в противодействии полицейскому расследованию. К удивлению Барнаби, оба в прошлом к суду не привлекались ни разу, и, вероятно, для них все должно было ограничиться либо предупреждением, либо условным наказанием.

Сержант Трой вернулся к своим обязанностям, но уже не совсем похожий на себя прежнего. В первый же рабочий перерыв он отправился в книжный магазин, где по случаю дня рождения Морин купил ей книжку Джоан Коллинз. К ней он добавил большую коробку бельгийского шоколада из «Маркс энд Спенсер» и пышный букет, на самом деле составленный из двух. И поздравительную открытку, выбранную с особым тщанием.

Барнаби не давала покоя судьба констебля Перро. Он вспомнил о промашке неискушенного в подобных делах патрульного, когда тот в самом начале расследования не удосужился сразу же отослать рапорт о беседе с Холлингсвортом. Но тут же на ум пришла и его собственная оплошность при первом допросе Сары Лоусон. И оплошность эту допустил старший инспектор с тридцатилетним стажем работы!

Это заставляло его признать, что к Перро он был несправедлив. Старший инспектор решил, что было бы не только жестоко, но и глупо отстранять констебля от работы, которую тот выполняет столь ревностно. Он надиктовал соответствующий текст и направил его Перро, получив в ответ целый поток благодарных слов. Помимо этого ответное десятистраничное послание содержало подробнейший отчет обо всех мероприятиях на пространстве вверенных заботам констебля деревень, а также просьбу, если возможно, разместить сведения о них на доске объявлений.

Мало-помалу запущенный маховик расследования остановился, и все участники команды занялись другими делами.

Старший инспектор Барнаби зализывал раны один на один с собой. Это было не первое и наверняка не последнее его поражение, но, определенно, самое досадное. Он представлял себе, как его неудачу обсуждают подчиненные, и отнюдь не все с сочувствием. Наверное, многие судачат о том, как хорошенькая блондиночка с лицом ангела и натурой убийцы обвела вокруг пальца старину Тома.

Однако не следует переоценивать подобные вещи. По-настоящему они мало что значат. Сейчас важно другое — через два дня день рождения Джойс.

Барнаби намеревался приготовить томатный крем-суп с ломтиками авокадо и сердцевинками латука. После этого пускай будет лососина на гриле под голландским соусом и молодые конские бобы из собственного сада. Калли с Николасом привезут абрикосовый тарт из кондитерской «Валери» и шампанское марки «перрье жуэ бель эпок».

Стол они накроют в саду, а затем, в летних сумерках, будут сидеть все вместе при рассеянном свете звезд. Барнаби, его дочь и зять споют «С днем рождения тебя!», а после, как всегда, споет Джойс. Может, «Зеленые рукава»[78]. Или «Дом, милый дом».