Стэнли Кубрик. Американский режиссер - Дэвид Микикс

Фильм Кубрика знаменует собой эпохальный отход от этих классических кинолент о преступности несовершеннолетних. В образе Алекса в исполнении Малкольма Макдауэлла нет ни капли чувствительности или слезливости. Он настоящий отморозок, персонаж, который кинематографистам шестидесятых и не снился. Это десятилетие было зациклено на революции и расширении сознания, а Алексу ни то, ни другое даже в голову бы не пришло. Макдауэлл играет потрясающе сильно, но при этом совершенно непринужденно. У него сногсшибательный стиль: небрежно-элегантный в своем котелке а-ля Чарли Чаплин жизнерадостный мальчишка, которому даже не дано понять, насколько он примитивен. Когда создатели журнала MAD напечатали на обложке Альфреда Э. Ньюмана в образе Алекса, они тем самым совершенно точно раскрыли его характер: фраза «С чего бы это мне волноваться?» – прямо-таки жизненное кредо героя «Заводного апельсина»[185]. Макдауэлл включает обаяние на полную катушку, он ни о чем не переживает. У нас поневоле складывается ощущение, что в конечном итоге его ждет успех в любом начинании. Алекс не заблудшая душа, как Гумберт из «Лолиты», хотя их и роднит умение неординарно выражать свои мысли («Можете всегда положиться на убийцу в отношении затейливости прозы», – говорит Гумберт у Набокова.) Вместо этого Алекс разыгрывает роль нашего лучшего друга: «О братья мои», – обращается он к зрителям.

Для Алекса, как и для Смотрящего на Луну в «Космической одиссее 2001 года», кровопролитие неразрывно связано с пьянящей свежестью внезапного открытия. В одной из сцен «Заводного апельсина», на фоне декораций набережной со строениями из бетонных плит, на Алекса находит «вроде как вдохновение». Он с кривой ухмылкой возвышается (как Смотрящий на Луну) над своими барахтающимися в воде друзьями, а затем преподает им урок, разрезав ножом руку Тема, самого глупого из членов банды.

В «Заводном апельсине» Кубрик выступает оппонентом чрезвычайно популярного психолога-бихевиориста Б. Ф. Скиннера. Кубрик сказал в интервью журналу Rolling Stone, что, по его мнению, Скиннер был неправ, и его фильм – категорическое опровержение идей Скиннера относительно социального контроля[186]. Его врачи доктор Бродский и доктор Браном – это сатирические портреты подобных Скиннеру бихевиористов.

Кубрик говорил не только о Скиннере. Бихевиоризм делает то же, что и киноиндустрия, только, может быть, слегка более изощренными методами: и то, и другое управляет нашими реакциями, предлагая возбуждающие стимулы. Примечательно, что для реабилитации Алекса заставляют смотреть фильмы столь же неприкрыто жестокие, как и сам «Заводной апельсин».

Кубрика, когда он читал «Заводной апельсин», очевидно, привлекли слова Бродского, сказанные Алексу во время его лечения по методу Людовика. Бродский показывает Алексу фильмы о зверствах нацистов под музыку Бетховена. «В самом святом и приятном присутствует и некоторая доля насилия, – говорит Бродский Алексу, – в любовном акте например; да и в музыке, если уж на то пошло»[187]. Эти слова отражают собственные представления Алекса, у которого на протяжении всего романа прекрасная музыка вызывает в воображении радости ультранасилия. Кубрик во многих своих фильмах показывает тесную связь между экстазом и разрушением. Бродский стремится контролировать эту опасную комбинацию, подавляя пыл Алекса своими хладнокровными экспериментами.

«Менее чем через две недели ты станешь свободным человеком», – успокаивающе говорит Бродский Алексу, похлопывая его по плечу[188]. Для Бродского свобода – это подчинение законам бихевиоризма, выработанный рефлекс, введенный в тело с помощью химической инъекции. Как говорится в романе Оруэлла «1984», свобода – это рабство.

* * *

Снятый зимой 1970–71 годов «Заводной апельсин» обошелся всего в два миллиона долларов. За исключением некоторых ключевых сцен, для этого потребовалось меньше дублей, чем обычно в фильмах Кубрика. Отчасти это произошло из-за того, что «Малькольм хорошо знал свои реплики», как сказал другой популярный в то время молодой актер Том Кортни, но отчасти также потому, что «Заводной апельсин» снимался в нетипичной для Кубрика манере импровизации[189]. Использующаяся в фильме замедленная и ускоренная съемка придает ему ощущение некоторой небрежности, характерной для кинематографа начала семидесятых.

Фильм требовал гениального дизайна: как и в случае «Космической одиссеи», Кубрику нужно было, чтобы мир будущего выглядел незабываемо. По его заказу скульптор Лиз Джонс, придумавшая Звездного ребенка, разработала дизайн столов в форме обнаженных женских фигур-манекенов для молочного бара Korova. «Молоко-плюс» с добавлением наркотиков бьет струей прямо из соска манекена («Приветик, Люси, у тебя тоже была насыщенная ночь?» – спрашивает Тем, выдавливая из него жидкость с наркотиком). Drugi у Кубрика одеты в белые брюки и рубашки, браслеты из налитых кровью глаз, армейские ботинки, котелки и гульфики. «Заводной апельсин» оказал сильное влияние на панк-движение, которому было суждено сформироваться несколько лет спустя. В фильме используются гламурные образы в духе Дэвида Боуи или «Представления» Николаса Роуга (1970) с гендерной корректировкой в пользу более жесткого, квази-военного стиля.

«Заводной апельсин» – самый увлекательный фильм Кубрика, завладевающий вниманием зрителя с первого момента, когда камера постепенно отъезжает от лица Алекса с его накладными ресницами и самодовольной ухмылкой. Многие из его сцен – как глоток свежего воздуха, например напоминающий комическую оперу эпизод, когда мальчики Алекса дерутся с конкурирующей бандой хулиганов.

Ослепительная и опасная жизнерадостность «Заводного апельсина» более всего очевидна именно в этой потасовке между двумя бандами молодых головорезов, выполненной в стиле «Вестсайдской истории». Алекс прерывает Биллибоя и его банду, которые собираются изнасиловать полуобнаженную девушку, извивающуюся на сцене заброшенного театра: «Что-то они там такое собирались делать с плачущей devotshkoi», – как выражается Берджесс. Когда появляется Алекс, девушка, схватив свою одежду, убегает незамеченной. По сравнению с мужской разборкой изнасилование сразу отходит на второй план. Здесь Кубрик следует одной из ключевых идей Ардри о том, что власть и территория мужчинам нужны больше, чем секс[190].

«Как поживаешь?» – насмешливо обращается Алекс к Биллибою, словно принц Хэл к Фальстафу[191]; на заднем фоне в это время звучит увертюра к опере Россини «Сорока-воровка». Далее следует прекрасно схореографированная сцена разборки, в которой две банды колошматят друг друга с ритмичностью танцоров балета.