Тысяча лун - Себастьян Барри

Прошло несколько недель, и вдруг на ферму явился полковник Пэртон при полном военном параде. Я бы поклялась, что он добавил на мундир еще галунов и серебра, чтобы передать все свое мрачное беспокойство, и оно явствовало на его странном темном лице. Он был словно человек, только что пробудившийся от сна. Самые его слова, казалось, выходили тяжелей и медленней. Я уже начала гадать, не постигло ли его какое несчастье, апоплексический удар или что подобное. И правда, казалось, что он не владеет левой рукой; он ехал верхом, неловко зажав поводья в правой. Он еще ни разу не приезжал к Лайджу, но Лайдж, конечно, знал, кто это. Лайдж предпочитал знать людей, с которыми ему предстояло разговаривать. Полковник явился к нам в сопровождении двадцати ополченцев – они ехали гуськом, как черная змея. Ввиду всех недавних оборотов событий Лайдж Маган счел нужным поставить в углу веранды винтовку, будто она всегда там стояла. Было около полудня, и солнце как раз вошло в самую силу. Лето прибывало, и солнце заливало потопом света наши клочковатые акры. Мужчины пришли с поля обедать и проглотили без разбору все, что Розали ставила на стол, – даже если это была не совсем еда, а только ее дальняя родственница. Страда в разгаре, и дел на полях невпроворот – мысль об этом отражалась у нас на лицах, придавая нам ошарашенный туповатый вид, как у всех сборщиков урожая.

Накануне ночью, затемно, Теннисон уехал в Парис. Лайдж Маган отправил его на муле, хотя мулы были еще нужнее людей. Но Теннисон обещал дать какому-нибудь мальчишке двадцать центов, чтобы он привел мула обратно. Да, хороший мул ценился на вес золота. В общем, мы проводили Теннисона по проселочной дороге от дома к большаку. Все его пожитки были в седельных мешках, а «спенсер» скрыт под тряпкой. Мы не знали, что скажет колледж, когда новый учащийся явится к ним в таком виде, но в наши суровые времена, как говорится, нужда научит.

Незачем объяснять, как горевала Розали, теряя брата, хоть Лайдж Маган и сказал, что «Нэшвилль построен не так уж далеко от Париса». Для Розали это было очень слабым утешением. Как человек глубоко чувствующий она изо всех сил пыталась скрыть глубокие чувства в своей груди и оттого чуть не разрывалась на куски. Она понимала разумность Теннисона, решившего попытать счастья в «Фиске», – так назывался колледж. Спору нет, Теннисон прекрасно пел. И мы, когда-то содержавшие себя за счет выступлений в мюзик-холле в Гранд-Рапидс, то есть Томас Макналти, Джон Коул и я, странно завидовали приключениям, ожидающим Теннисона. Здесь крутящиеся вихри нашей истории могли изрезать его на куски. Там, в неведомом Нэшвилле, он, может быть, расцветет и процветет. Спору нет, он был розой среди людей. Все равно в хижину мы возвращались молча.

Значит, теперь мы лишились одной пары рабочих рук, притом лучшей пары, какая была у Лайджа, и Лайджу не терпелось вернуться на поле и снова заняться табаком.

Однако Лайдж понимал, что не может уйти, оставив полковника и его людей плавиться в горне полудня, так что все набились к нам в гостиную – сплошные тела от стены до стены. Розали спросила полковника Пэртона, не желает ли он чего-нибудь из еды или питья, и он взмолился о воде для себя и своих людей.

Розали пошла выполнять просьбу, и я услышала, как она пробормотала:

– Как ужасно воняют эти люди.

– Мы словно котята, пылающие в костре, – сказал полковник.

Таких котят, как он, точно сроду ни одна кошка не приносила.

– Мы были опечалены вестью о том, что шериф Флинн уехал в Джексонвилль, – сказал Лайдж.

– Насколько мне известно, я остался единственным законным представителем закона в этом проклятом округе, – отозвался полковник. – Если, конечно, вы не хотите подчиняться ренегатам и мятежникам.

– Так что, вы, значит, не голосовали за Фрэнка Паркмана? – спросил Лайдж Маган.

– За Фрэнка Паркмана? Нет, сэр, за того, кто берет младшего Уинкла Кинга себе в помощники, я не буду голосовать, сэр. Ни за что, сэр.

– Да, он явно не тот человек, кто сможет защитить нас от всех зол этого мира, – сказал Джон Коул, недавно «восставший из мертвых», как выразилась Розали, но все еще слабый.

– Что же из этого следует? – спросил Лайдж. – Вы имеете какое-нибудь понятие?

– Из этого следует, что я не могу получить никакого заявления о намерениях ни от губернатора, ни от кого другого. Из этого следует, что Аврелий Литтлфэр, черт бы его подрал, теперь судья в окружном суде Соединенных Штатов. Из этого следует, что каждому вольноотпущеннику, – он принял у Розали кружку с родниковой водой, – и каждой вольноотпущеннице нужно бояться за свою жизнь. Вот что из этого следует.

– Но ведь Теннесси так давно в Союзе и все такое – я думал, это все уже как-то уладилось? – спросил Томас Макналти предельно серьезным голосом.

Полковник откинулся назад на стуле, насколько мог в такой тесноте.

– Нет, – сказал он.

Кое-кто из ополченцев засмеялся – не потому, что полковник пошутил, а просто от его прямоты.

– Как бы там ни было, – продолжал полковник, – я приехал по другому важному делу. Этого мальчика, Джаса Джонски, убили.

Тогда я задрожала. Будто история с Джасом Джонски была электрическим угрем и ужалила меня.

Не пожалела ли я о нем хоть на миг? Пожалела. Может быть, на несколько секунд. Но тут я спросила себя: а почему полковник Пэртон взял на себя труд приехать сюда и уведомить нас? Страх затопил все уголки моего тела. Пег тут же едва заметно переступила, чтобы оказаться на дюйм ближе ко мне. Я чувствовала ее напряженное тело, как длинный шов вдоль моего. Казалось, мне в рот опрокинули чашу с ядом. Я протолкнулась через толпу, чувствуя, что в животе у меня бурлит. Оказавшись снаружи, на сухой траве, я выблевала весь провиант. Я согнулась, как лук, и блевала. Я задыхалась, как загнанный мул.

– Ты стала белая, как бледнолицый, – сказала обеспокоенная Пег. Она стояла рядом, положив ладонь на мою горячую спину.

– Не могу… говорить, – выдавила я из себя, и меня снова стошнило.

Полковник Пэртон вышел вслед за нами, может быть рассудив, что если уж разыскал добычу, лучше не упускать ее из виду. По правде сказать, я понятия не имела, что у него в голове. Он занимался оттенками и тенями. Тихо крался по тропам, где водятся тени. Он сказал Пег, что будет весьма признателен, если она оставит нас наедине на пару слов. Она взглядом спросила меня, можно ли нас оставить, и я без слов ответила, что да. Так что я села на сухой старый пень и попыталась как могла стереть рвоту с лица. Волосы я по-прежнему стригла, так что хотя бы на них рвота не попала.

Тут полковник удивил меня – он встал на одно колено рядом, будто желая предложить мне руку и сердце. Но конечно, у него не это было на уме. Так его лицо оказалось вровень с моим. Я решила, он так сделал, чтобы не нависать надо мной угрожающе. Не могу сказать, что у него получилось.

– Ты любишь ходить в штанах, – сказал полковник. – Я помню. Но я знаю, ты девчонка. Ты Винона Коул, дочь Джона Коула. Я говорил с законником Бриско, и он мне про тебя рассказал. О, очень немного, он лишнего не скажет, как и положено законнику.