Градуал - Кристофер Прист

Он показал на серое бетонное здание позади пристани. Потом нетерпеливо отвернулся от меня, выкрикнул приказ следующему в очереди молодому человеку и грубо обыскал его.

Мне следовало покинуть Глонд как можно скорее. Единственным открытым мне местом, да и единственным, куда я хотел бы попасть, может быть, навсегда, был Архипелаг Грез.

Хотя той ночью мне удалось вернуться домой без особых проблем, после этого я не мог покинуть квартиру из-за снегопада больше недели. После встречи с генералиссимой я по-прежнему находился в состоянии мании преследования, но успокаивал взбудораженный мозг музыкой. Я любил свой рояль, скрипка казалась мне продолжением собственной души, и я много лет проводил периоды зимней изоляции, упражняясь, разучивая новые пьесы, а когда получалось, то писал собственные. Как и большинство глондцев, я держал в квартире в зимние месяцы запас пищи, и дом всегда хорошо обогревался.

Я чувствовал, что нахожусь под угрозой. Я положил в банк много тысяч гульденов, выданных мне режимом, и не собирался возвращать деньги или отрабатывать их так, как предполагалось. Поначалу я все время боялся, что за мной ведут наблюдение или слежку, но запершая меня дома погода принесла заодно ощущение безопасности, может быть ложное, но в любом случае успокоительное. Ни один агент тайной полиции не явился ко мне домой посреди ночи. Ничего зловещего не находилось и в почте. Телефон и Интернет не беспокоили. Никто не въехал ни в одну из квартир нашего здания. Время шло. Чувство страха постепенно притуплялось. Я смог наконец спать каждую ночь, не просыпаясь. Казалось, жизнь снова становится размеренной и понятной, но ложное спокойствие меня не обманывало.

Моя решимость покинуть Глонд лишь укрепилась. Я стал планировать, как избавиться от части моего имущества и приготовиться к решительной перемене жизни.

Раз уж я решился бежать, то денег, полученных от генералиссимы, не мог себе позволить потерять. На это ушло много времени, но в конце концов мне удалось перевести большую их часть на мьюрисийский счет. Мой друг Денн Митри, ничего не знавший о том, как досталось мне состояние, помог это устроить.

Я реализовал и другие планы. Избавился от большей части имущества, но квартиру в конце концов решил оставить за собой. Я договорился с банком, что счета будут оплачиваться, что бы ни случилось. Урок пошел впрок, и остаток денег хунты я отложил именно для этой долгосрочной цели.

В зимней хмури я едва мог различить прибрежные острова. Часто я сидел у окна и смотрел в море, ожидая какого-нибудь знака.

С наступлением весны я был готов.

Теплая погода рано приходит на остров Мьюриси. Наконец я был здесь, отбросив старую жизнь, и передо мной лежала новая.

Побег состоялся, стремления исполнились, но я не был исполнен надежды. Я тревожился обо всем и обо всех, кого оставил позади. Я скучал по своей квартире и виду из ее окна, хотя обменял узкий вид с тремя островами на реальность, где их были сотни тысяч. Бросил рояль, на котором играл и сочинял столько лет, и то была тяжкая, истинная боль. Я все еще скучал по Алинне, хоть и знал, что потерял ее навсегда. К тому же, несмотря на мое негативное отношение к Глонду и пережитые там неприятности, он оставался местом, где я родился. Он находился в политической стагнации, которой я не видел конца. Военный переворот произошел примерно во время моего рождения, так что я не знал в Глонде другого правительства или общества. Хотя оно было репрессивным и отвратительным, хунта по крайней мере принесла некую стабильность; предшествовавшая ей либеральная республика общепризнанно была капиталистической, упадочной и коррумпированной. Так говорилось в исторических книгах, отражавших взгляд хунты на исторические события. Настоящую правду о прошлом выяснить было почти невозможно, но какой бы она ни была, на эмоциональном уровне это не составляло разницы. Глонд всегда останется моей родиной. А хунта не может держаться вечно.

Но теперь я находился в четверти мира оттуда, в постоянном тепле. Меня ласкал целительный морской ветерок, я тонул в ароматах роскошных цветов, нежился в тени загадочных огромных деревьев и узнавал современные способы, изобретенные благожелательным правительством, для смягчения древних феодальных островных законов.

В этих расслабляющих обстоятельствах сам я расслабиться никак не мог. Политические отношения между островами и Глондом были как минимум двойственными. В Глонде их не раскрывали общественности и никак не обсуждали, а на Мьюриси я был новичком и не умел еще читать между строк в материалах местных газет. Официально с точки зрения глондской хунты острова по-прежнему не существовали, хотя я и знал по опыту, что определенные культурные и спортивные связи уже поддерживаются. Корабли глондских вооруженных сил постоянно пересекали воды Срединного моря, и их присутствие было хорошо ощутимо, а на Мьюриси перемещавшиеся туда-сюда военные ходили в увольнительные и развлекались.

По всем этим причинам я поначалу не чувствовал себя в безопасности. Я превратился в беженца и долгое время после прибытия почти ожидал, что меня вот-вот схватят офицеры с севера, работающие здесь под прикрытием. Добравшись до Мьюриси, я подыскал небольшой и довольно ветхий пансион на окраине города и старался жить там как можно неприметнее. Хуже всего были первые несколько дней. Я почти не выходил из комнаты, но постепенно начал проникаться беззаботной атмосферой этого места. Хотя полностью я так и не отбросил настороженность, но неделю спустя уже начал надеяться, что, может быть, все-таки нахожусь в безопасности от того, что у генералиссимы считалось правосудием.

По мере того как дни складывались в недели, я начал расслабляться. Островом я был очарован. Да и кто не был бы, после того как столько лет сносил угрюмость моей родной страны?

Столица Мьюриси была крупнейшим городом Архипелага, здесь жило более двух миллионов человек, и городской центр в определенные часы становился оживленным, людным и шумным местом. Остров Мьюриси был так велик, что превосходил вместе взятые территории Глонда и Файандленда, то есть двух величайших стран северного континента, и при этом, будучи ориентирован на развитие промышленности и технологий, в то же время соблюдал обширные и продуманные экологические правила.

Значительная часть острова оставалась необитаемой из-за огромного горного хребта в центре, а бо`льшая часть окружавшей хребет холмистой территории была объявлена уникальной природной зоной. Склоны холмов почти сплошь покрывали леса, характерные для умеренных и субтропических зон. С восточной стороны к берегу примыкали обширные болота и заливные луга. Никакие дороги или иные пути не пересекали центр острова; никакая застройка не допускалась ни в самом центре, ни в окрестностях; добыча ископаемых, фермерство, рубка леса и все виды промышленной деятельности также были запрещены. Даже самолетам не позволялось пролетать над этими землями. Попасть туда можно было лишь пешком, и даже тогда приходилось держаться специально выделенных зон. Мьюриси был царством дикой природы, его считали последним в мире приютом неразрушенной экологии.