Градуал - Кристофер Прист

– Здесь?

– Да, здесь. Вокруг гавани есть такой район – клубы, проститутки, бары. Власти время от времени пытаются навести там порядок, но мало что меняется. То же самое и на других островах, везде, куда привозят войска. Где бы они ни высаживались, одно и то же.

– Разве нельзя это прекратить? Это ведь нарушение нейтралитета?

– А тебе известно, как все изменить? У них есть право сходить на берег. Договорные порты существуют несколько сотен лет.

Тут подали второе блюдо, и на некоторое время мы с Митри целиком посвятили себя еде. Я, конечно, снова думал о Джаке, плывшем когда-то в одном из этих транспортов на войну или с войны. Я пытался вытеснить Джака в какой-то уголок сознания, чтобы можно было о нем не думать. А теперь появился этот корабль, все еще мозоливший мне глаза, который медленно шел без всякого флага, чтобы причалить в гавани цивилизованного города на прекрасном, неоскверненном острове, предоставляющем в избытке удовольствия для скученных под палубой молодых людей. Я знал, что Джак доплыл по крайней мере до острова Уинхо, хотя представления о том, где это, у меня были самые смутные. Таким образом, Джак должен знать все о жизни на борту транспортного судна. Может быть, он даже находится на том корабле, который у меня перед глазами? Я отчаялся когда-либо вновь увидеть Джака – беседа с глондской военачальницей заставила меня утратить надежду, и одним из самых болезненных моментов перед побегом на острова стало для меня сознание того, что я оставляю Джака на произвол судьбы. Я смирился с тем, что Джак погиб, пропал без вести или еще как-либо сгинул. Сейчас он должен быть старше пятидесяти лет; я не мог себе такого даже представить. Прошло столько времени. Я знал, что возвращавшиеся корабли привозили лишь недавних рекрутов, молодых солдат, мальчишек. Невозможно было вообразить, что могло произойти с братом, так что я старался и не воображать.

– Расскажи, что ты знаешь о тех, кто организует побеги с транспортов, – предложил я наконец. Митри оставил половину еды на тарелке.

– О дезертирах?

– Да.

– Здесь это не проблема.

– А в других местах?

– Все острова южного полушария, по крайней мере те, на которых солдаты ходят в увольнительные, получают и свою долю дезертиров. С любой войны происходит утечка молодых людей, сытых ею по горло. Некоторые оказываются здесь – в порт заходят корабли, а когда причаливают, кто-то с них неизбежно бежит.

– Но ты сказал, это не проблема.

– Остров у нас большой, правительство либеральное. Мы не поощряем дезертирство, но по натуре против войны.

– Я слышал, существуют законы, регулирующие предоставление убежища. Знаю, что у вас есть такие.

Я на мгновение вспомнил собственное прибытие на Мьюриси, при котором чиновники службы Приема рассматривали мои документы дольше обычного.

– Да, но мы – один из крупных островов-убежищ. Многие из солдат, бежав с кораблей, пытаются скрываться, но на Мьюриси в этом нет необходимости. Большинство наших обычных граждан предоставят им свободную кровать или даже работу. В конце концов беглецы ассимилируются. Мало кто из них причиняет здесь беспокойство, а спустя несколько лет они обычно подают прошение о гражданстве.

Я стал рассказывать о Джаке, о том, как потерял его, об ужасе, ставшем ежедневным фоном моей жизни. Денн слушал сочувственно.

– В Ратуше есть реестр всех, кто подавал прошения о гражданстве, – заметил он. – Его может просматривать кто угодно. Ты уверен, что твой брат здесь, на Мьюриси?

– Нет – он может быть где угодно. У меня нет ни малейшего представления, с чего начать поиски.

– С чего-то начинать, думаю, надо. Это место не хуже любого другого. Списки, скорее всего, полные. К тому же в здании Ратуши есть персонал, ведущий базу данных. Насчет других островов не знаю.

Другие острова. Пока я сидел здесь в теплом солнечном свете и смотрел в море, мое внимание все время отвлекали другие острова. Конечно, они были видны. Острова всегда заполняли морские виды. Их было столько, что не сосчитать: пять-шесть только хорошо различимых оттуда, где мы сидели, ясно и четко, вместе с лодочками вокруг – признаками обитаемости; но при этом каждый был окружен островками и скалами поменьше, рифами, утесами. Я уже знал, что большинство из них также считаются островами. Некоторые были населены – но ведь наверняка не все? И не все названы? Дальше маячили еще силуэты, но с моего места нельзя было различить, возвышенные ли то части ближайших островов или других островов за ними.

Еще дальше открывался вид, который я часто наблюдал с кораблей во время плавания: изобилие островов создавало ощущение замкнутого пространства.

Острова, когда их много, напоминают кучевые облака: они отделены друг от друга, но, уходя вдаль, к горизонту, сливаются, образуя как бы непрерывные гряды. Вид открытого моря на горизонте был непривычным. В ясную погоду плавание в Срединном море иногда создавало впечатление движения по огромному озеру, берега которого хоть и далеки, но никогда не исчезают из вида. Эти отдаленные берега были иллюзорными – по мере того как корабль плыл все дальше, суша впереди разделялась на отдельные острова, превращаясь в континуум Архипелага, неотъемлемую черту океана. То же было и здесь, на террасе этого не столь уж высоко расположенного ресторана: ощущение, будто иная страна – может быть, новый континент – маячит у горизонта. Острова сливались в скопления.

Скоро мне стало ясно, что тема дезертиров для Митри малоинтересна. У него имелись свои постоянные предметы для размышлений, и, поскольку они были сходны с моими, мы скоро вернулись к их обсуждению, сравнивая наши заметки. Он занимался композицией, играл, писал рецензии для газеты и пары журналов, участвовал в концертах, путешествовал, преподавал. Музыка, которую мы писали, оставалась как нельзя более несходной, но повседневные занятия были более или менее взаимозаменяемы.

По словам Денна, благодаря тому, что он пару раз посещал Глонд, у него больший, чем у остальных музыкантов, опыт знакомства с последствиями нашей войны – я заметил, что он не называет ее просто «война», но «ваша война», «война вашей страны», «твоя война». Опять же, интерес к ним для Митри не был приоритетным. Некоторые из множества зданий и улиц Глонд-города, остающихся до сих пор неотремонтированными, произвели на него впечатление. Он говорил, что потом написал необыкновенный галоп, пытаясь продемонстрировать ведущиеся в Глонде восстановительные работы. Как и все остальные на островах, он следил за новостями, когда о них сообщалось, что на Мьюриси обычно включало известия о поведении солдат в отпуску. Иногда освещались также важные победы или отступления на южном континенте. Но все равно эта война оставалась моей, нашей, но не его войной.

Мы отправились обратно в город. Я уже обдумывал завтрашний день, поскольку намеревался заказать билеты, однако мьюрисийский образ жизни так меня привлекал, что я взвешивал, не поменять ли план и не остаться ли здесь подольше.

Приехав в город Мьюриси, мы немного прошлись пешком, полюбовались собором и большим парком, ненадолго заглянули в картинную галерею. Денн показал, где находится Ратуша, но заходить мы не стали. В порт он меня тоже не повел. Турист из меня не особенно увлеченный, так что вскоре мы расположились в большой и шумной кофейне на одной из главных улиц города.