Чёрно-белый мир - Татьяна Андреева

Я кивнул и направился к двери. Стоя уже на пороге, обернулся.

— Как хоть зовут-то тебя, сумасшедшая?

— Рене.

Рене держалась в седле отлично. «Ну откуда деньги на содержание лошадей у разорённого аристократа?» — подумал было я, но не придал этой детали особого значения. Все подозрения на её счёт быстро выветривались из головы, я сам отгонял их, не позволяя приобрести очертания.

В пути она старалась быть незаметной, ничего не требовала, да и в целом говорила мало. Благодарила за предложенную помощь, на вопросы отвечала «да», «нет» и излюбленное «простите, не знаю». Лишь однажды инициатива исходила от неё. Когда Рене услышала, как кто-то из моих людей обратился ко мне «альтеор», она, опустив глаза, отгородившись веками так, что на щёки падала тень от ресниц, спросила:

— Вы Константин Кольдт?

— Да. Ты обо мне слышала?

— Да кто ж не слышал!

— Плохое или хорошее? — будто бы с интересом спросил я, ничуть не сомневаясь, что мной во Фригоне пугают детишек.

— Ничего себе, — тихо сказала она, не мне, а кому — не понятно.

Как ни странно, она не делала попыток разузнать, какое будущее ей уготовано. Надлежало отвезти находку в Пирополь и, конечно, рассказать о случившемся отцу, а дальше её ещё раз проверили бы, пристроили бы гувернанткой, разумеется, с соответствующим надзором, или выслали во Фростфорт за выкуп. В начале войны её непременно казнили бы, но спустя четверть века после начала междоусобицы, политика сделалась более гибкой. Всё зависело от желаний короля. Я же не желал ни одного из возможных вариантов. Меня всегда окружали только уроженки Фламии. Местные дамы отличаются пылким нравом. Они порывисты, иногда резки, всегда страстны. Обычно мужчинам это нравится. Но Рене… Рене была совсем другая. Тонкая, деликатная, с прозрачными серыми глазами и белой кожей, она напоминала спокойную, но уверенно следующую к одной только ей известной цели воду. Видение реки, посетившее меня при встрече, не отпускало с тех пор ни на минуту. Она была нежным топазом среди броских рубинов, понимаешь?

— Угу, — буркнула я.

Кое-кто, должно быть, забыл, что излагает всё это почти незнакомой девушке, а не какому-нибудь приятелю. Но надо отдать Константину должное. История, рассказанная с тактом, ничем не опошленная, не могла не тронуть душу. Наверное, я действительно его понимала. Не знаю, нужен ли вообще ему был мой ответ, — настолько погружённым в воспоминания он казался.

— Я решил забрать девушку в Кленовую рощу, чтобы, как я убеждал себя, выгадать время. Я хотел присмотреться к ней в неформальной обстановке, ну а позже найти возможность посоветоваться с отцом. Так я утешал себя и даже приободрился. Идиотский план тогда казался мне гениальным… Честно, никогда не стремился к женитьбе, но от Рене исходил такой свет, что мой дом преобразился, да и сам я, казалось, сделался чище, лучше. Мог ли я оттолкнуть, когда три недели спустя она прокралась в мою спальню? Если бы счастье не ослепило меня, то я бы как минимум удивился — девушка, благородная, невинная… сама, ко мне, к человеку, которого едва знала. Был бы умнее — развернул бы её у порога и спровадил к родственникам во Фригон. Но тогдашний я, положа руку на сердце, сам отправился бы к ней в ту ночь, если бы она не опередила.

На лицо Кольдта набежала тень, у губ пролегла резкая складка. Я поняла, что повествование подходит к своей не слишком счастливой развязке, но боялась даже дышать, чтобы не разрушить доверительную атмосферу. Наконец, он справился с эмоциями и продолжил:

— Ещё через четыре недели Рене упала в обморок в холле. Я вызвал семейного врача. Старый приятель, которому я верил безмерно, выгнал меня из её спальни, и я метался по лестнице то вверх, то вниз, гадая, что можно делать добрых полтора… нет, два часа. Когда уже готов был снести ненавистную дверь, в коридоре показался доктор. Не доводилось мне видеть его таким серьёзным. Я приготовился к кошмару: может быть, Рене больна или хуже того — умирает?.. Всё оказалось менее трагично в общечеловеческом плане и гораздо более мрачно для меня лично. Ей дали общеукрепляющий отвар. Средство к тому же обладало очищающим эффектом и, должен сказать, подействовало великолепно. В комнате, куда меня наконец допустили, было самое прекрасное и одновременно самое ужасное, что я когда-либо видел. Водопад платиновых волос в сочетании с белой кожей делал глаза невыносимо, пронзительно-синими, будто в ясный день кто-то бросил на снег васильки. Не в силах терпеть эту картину, я отвернулся.

— Посмотри на меня, — попросила она.

Я не хотел, но сумел справиться с яростью и уставился прямо в синюю бездну, куда летела моя жизнь.

— Ты специально, — сказал я и поразился, какой чужой, непослушный был у меня голос. — Ты сделала это нарочно, чтобы я не смог отослать тебя… из-за ребёнка.

Мне хотелось снова отвернуться или хотя бы закрыть лицо руками, но я не позволил себе этой слабости.

— Да, — уверенно сказала она.

Я кивнул, мол, так я и знал, так мне, дураку, и надо. А потом услышал тихий плач. Я ещё не видел её такой жалкой и маленькой. Она не плакала, когда угодила в руки врага — мои руки, ни слезинки не проронила от страха или боли. А теперь вот глотала слёзы, даже не пытаясь их сдерживать. И я понял, что это неправда. Что она подтвердила мои злые слова про то, что все её действия были спланированы, из гордости. Но осознание этой простой истины не удержало меня от того, чтобы покинуть эту комнату и не переступать её порог больше никогда. Твёрдости мне придала отповедь отца, за время которой он столько раз прокричал слово «предатель», что я не смог сосчитать. Со временем он, конечно, простил, но тогда я даже на него не сердился. Ведь мы узнали, кто на самом деле скрывался под личиной Рене. Верене Гланц — единственная дочь Антуана. Выяснился сей, мягко говоря, досадный факт довольно просто. Дом вечного льда отчаялся найти пропажу собственными силами и сделал объявление. То, что она говорила про нежеланный брак, кстати, оказалось правдой. Казна Фростфорта опустела из-за затянувшейся войны, и Антуан не придумал ничего лучше, чем продать дочь за алмазные копи одного из своих подданных. Его люди прочесали Фригон вдоль и поперёк, затем той же участи подвергся Юнайский лес, потом искали и во Фламии (тайно, конечно), вот только не там, где следовало. А надо было на самом виду. Достаточно было глянуть на верхушку местной пищевой цепочки,