Чёрт, подмостный, домовой — кто ты такой? - Ирма Хан

толком не пойму… Но, кажется, догадываюсь. Где мы? — Орехов огляделся, чувствуя, как его начинает бить дрожь — может, простыл, пока лежал на земле, а может, последствия «чая из Африки».

Радовало то, что он всё вспомнил. Временное помутнение, скорее всего, было связано с последствиями шока. Немецкая речь неожиданно всё поставила на свои места — он вспомнил про Отто, и память быстро, шаг за шагом восстановила недавние события.

— Вы что-нибудь помните? — Савельев подошёл к потерпевшему.

— Я? — Дима обхватил голову руками. — Да. Теперь — да. Вспомнил.

— Мой отец — немец, — пояснила Юлия Оттовна. — Видимо, сработал некий триггер. Я, мои дети и внук, мы все знаем два языка. Я ведь преподаю немецкий.

— Кто бы сомневался, — пробурчал Савельев.

— Что вы говорите?

— Я говорю, заявление писать будете? На Вольдемара? Тут налицо ущерб здоровью, так что неприятности нашему чародею обеспечены.

— Нет, — решительно заявил Орехов. — Мы пойдём домой. Нужно кое в чём разобраться.

— Ну, дело ваше, — Савельев развёл руками.

С одной стороны ему хотелось узнать, что же там произошло на самом деле, с другой, как говорится — нет тела, нет дела, а возиться с персонажами вроде Вольдемара, то ещё удовольствие. Толку никакого, одни отчёты.

— Пойдём, Дима. Майн гот, да ты весь дрожишь!

— Вы только если что — не затягивайте, — крикнул им вслед Савельев. — Если решите подать заявление…

Юлия Оттовна с внуком вышли на свежий воздух. В первые секунды оба радостно вдохнули полной грудью, улыбаясь осеннему солнышку — всё же отделение полиции — не самое радостное место.

— Баксик! Баксик! Тихо, тихо, малыш…

— Подождите, — Юлия Оттовна обратилась к хозяину пёсика, вспомнив, что именно этот человек нашёл Диму. — Как Вас зовут?

— Николай Егорович… а это вот Баксик… — указал он на лохматого пёсика.

— Николай Егорович, как и где вы нашли моего внука?

— Пойдёмте, — послушно кивнул собачник. — Пойдёмте, пойдёмте, тут недалеко.

Небольшая прогулка всем была лишь на пользу, однако больше всего ей обрадовался, конечно, Баксик.

— Вот тут… — Николай Егорович указал на разрытую кучу листьев в кустах между домами, — кто-то листьями засыпал… вот… вот тут он лежал… — тыкал он пальцем. — Я-то сначала испугался… Думал, он это… Ну, вы понимаете. Того… А Баксик давай ему лицо лизать. Ну, думаю, мёртвого он вряд ли лизать будет. Я давай парня тормошить. Смотрю, одет прилично. Перегара нет. Может, напал кто. Баксик вокруг него скачет. А парень… Внук ваш, значит, очнулся, сел, головой трясёт, глазами хлопает. Спрашиваю: «Что случилось?». «Не помню», — говорит. Я его и повёл в отделение.

— И правильно сделали, — Юлия Оттовна вынула кошелёк из сумки и быстро, чтобы не услышать отказ, сунула старику в карман плаща пятитысячную купюру. — Вот. Купите что-нибудь себе и Баксику. Спасибо. Спасибо вам!

Николай Егорович хотел что-то сказать, но Юлия Оттовна, подхватив внука под руку, уже шла в сторону проезжей части — срочно нужно было поймать такси, отвезти мальчика домой и напоить чаем.

…

Бабушка хлопотала на кухне. Дима, укутавшись в шерстяной плед, вспоминал беседу с Вольдемаром. Итак. Ему подсунули какой-то чай (если это, конечно, был чай). Из Африки. Удивительно, что его это сразу не насторожило. Вкус наверняка был странный, но он так был увлечён беседой, так надеялся выяснить хоть что-нибудь, что совершенно ничего не замечал вокруг! За что и поплатился. Совершенно очевидно, что Вольдемар опоил его с целью украсть гребень. Что это значит? Это значит, что гребень действительно имеет некую ценность, но в чём она, он, Дмитрий Орехов, не знает…

Похоже, это тупик. О чём ещё спрашивал Вольдемар? Что интересовало его больше всего? Деревня. Чурмилкино. Точно. Именно там прадед стал свидетелем некоего кровавого обряда с участием детей, после которого живые люди исчезли, растворились в воздухе на глазах немецкого солдата. Солдата, которому приказывали убивать. Солдата, ставшего свидетелем геноцида. Сама идея уничтожения себе подобных, догма, основанная на том, что существует некая «высшая», превосходствующая над остальными раса, любого человека повергнет в ужас. В шок. Если, конечно, в душе есть хоть капля света. А прадед был человеком редкой души, в этом Дима не сомневался. Мало ли кто где мог оказаться волею судеб? Именно поэтому Дима считал, что записки прадеда не стоит воспринимать так… категорично. Необходимо учитывать психологическое состояние. Нам сейчас ведь даже представить сложно, как именно воспринималась окружающая действительность людьми, которым довелось смотреть в глаза Злу. Настоящему Злу. Зверству, недостойному души человеческой...

От подобных мыслей голова стала тяжёлой. Он устал. Взгляд блуждал по полкам книжного шкафа. Остановился на чёрно-белой фотографии в рамке. Отто и Ольга — родители бабушки… Совсем молодые. Наверное, эта карточка была сделана ещё до её рождения. Дмитрий медленно встал с дивана. Взял рамку в руки. Пальцы скользнули по стеклу. Отто Мюллер улыбается, но глаза его... полны невысказанной боли.

— Ты ведь что-то знаешь, верно? — Прошептал Орехов. — Что-то очень, очень важное…

Слабость накатила с новой силой, он пошатнулся и выронил фотографию из рук. Раздался звон разбитого стекла.

— Майн гот… Дима? Дима, что случилось? — Раздалось с кухни.

— Ба, всё в порядке! Всё… хорошо.

Он осторожно стал собирать осколки. Поднял рамку. Дно отвалилось, и он увидел краешек пожелтевшего конверта. Открыл. Записи на немецком. Какие-то документы. Печать почти совсем стёрлась. Слабость мгновенно прошла. Он бросился к письменному столу — у бабушки должна быть лупа, он сам дарил ей как-то на рождество.

Вот она! Лампа? Свет! Ему нужен свет! Не горит… Да просто шнур не воткнут в розетку. Так. Теперь всё в порядке. Посмотрим…

Не может быть!

Он не верил собственным глазам. Ирминсуль. Печать Аненербе. Документы, которые Хельмут, друг прадеда, украл у штурмбаннфюрера Майера!

— Дима! Дима, иди чай пить!

Орехов прижал листы к груди и поспешил к столу.

…

Свечи догорали, и тут же вырастали вновь. Юлия Оттовна с Васькой давно пришли и присоединились к остальным, что внимательно слушали рассказ Орехова. Никто не знал, сколько прошло времени — время в Чурмилкино течёт по-своему.

— Я был уверен, что Вольдемар поедет в деревню, — продолжал Дмитрий.

— А как он нашёл дорогу? — Удивилась Марина.

— Гребень, — пояснил дед Матвей. — Гребень его привёл. Но ты? — Старик, нахмурившись, посмотрел на