Чёрт, подмостный, домовой — кто ты такой? - Ирма Хан

не нашёл нас. Упустил. Вышел прадед твой из леса, только когда немцы ушли. Но про гребень ничего не сказал. И не потому, что отдавать не хотел. Он был слишком напуган. Сразу не вспомнил, а потом... В плен его забрали.

— То есть если бы не гребень, кто-то из нас должен был бы стать Стражем? — От этой мысли у Сергея даже голова закружилась.

— Иначе никак, — кивнул старик. — Но теперь уж что об этом? Проход закрыт. А гребень… я возьму с собой. Отдам Китоврасу. Если встречу, конечно. Я ж не знаю, что меня ждёт? Но времени мало. Пора мне.

— Подождите, — Кристина не выдержала, вскочила. — Что значит «пора»? Вы… Вы куда?

— Вы… умрёте? — Тихо спросила Марина.

— Не, старик, — Елизар тоже встал. — Ты это… Так дело не пойдёт…

— Смерти нет, — улыбнулся дед Матвей. — Есть долгая разлука перед встречей. Чурмилкино не забывайте. Навещайте реку. Мост. Лес. А захотите поговорить — к дубу приходите…

Глава 15

Свечи горят, травы в воске трещат, можжевеловый дух по избе стелется. Бабушка в ступке толчёт снадобья, соком черноплодным разводит.

— А ну… поди сюда, внучёк. Дай-ка левое запястье. Стой, говорю! Вьюн неугомонный…

— Что это, бабушка?

— Стой, сказала. Петляет, что твой лисий хвост.

Бабушка кашицу из ступки в кулак сгребла, над запястьем водит. Капает жижица — кап-кап-кап. Матвейке щекотно, но он терпит, не то ба браниться будет. Что браниться будет, то мальчика не пугает. Страшнее для него то, не расскажет. А ему страсть как интересно, что на этот раз будет!

Матвейка точно знает — ворожит бабушка! Вон Черныш у её ног трётся, мурлычет, песенки поёт, глаза закрывает. Колдовство чует. А для котов ворожба, что валерьяновые капли. Так бабушка говорит.

Кап-кап, кап-кап — расцвела красота у Матвейки на запястье! Не то цветок, не то звёздочка. Линия за линию прячется, одна другую догоняет, обратно бежит и снова по кругу. Чудно!

— Что это, ба?

— Молвинец. Знак Китоврасов. Походи так. Иди вон, погуляй. Ручку к солнышку подними.

— А будет что?

— Кашица засохнет — отвалится, а след Китоврасов останется.

— Навсегда?

— Да нет. В баньку пойдёшь, смоется.

— И что? Ничего не останется?

— На руке? Нет. Не останется. Может, приснится Китоврас тебе. Сказку поведает. Тогда след в душе останется, Матвейка. Это уж навсегда. Ну, ступай. Вон, гляди! Заждалась уж тебя четвёрка твоя неразлучная.

Весь день Матвейка с друзьями играл. Вечером пришёл домой — глядь, а бабушка-то, права оказалась! Молвинец на запястье гладкий, будто родимое пятнышко.

— Пей, — бабушка кружку на стол поставила. — Пей да лезь на печку, Матвейка. Спать пора. Вон за окном… Темень непроглядная.

— Это не молоко, бабушка!

— Не молоко. Отвар. Язык вязать будет, ты вон мёду возьми, намажь на хлеб.

…

Солнце сквозь листву светит, Матвейка бежит по знакомой тропинке к старому дубу. Птицы поют. Земляникой пахнет. Вдруг слышит — топот копыт по земле.

— Китоврас!

Матвейка его сразу узнал. Всё как бабушка сказывала. Наполовину олень, наполовину человек. Рога ветвистые, кудри золотые, глаза синие — точно, он! Тут Матвейка вспомнил про знак. Посмотрел на запястье — горит чудной узор, светится!

— Я — колдун, я тебя поймал! — Кричит Матвейка.

— В самом деле? — Китоврас руки на груди сложил, голову наклонил на бок. — И что теперь? Желание исполнить?

— А можно?

— Ну, раз поймал, куда мне деваться? Говори, колдун, чего твоя душа просит? Всё исполню. Всё, что ни пожелаешь!

— Ну, тогда… Сказку сказывай!

— Ха-ха-ха… Это всё?

— Будет с тебя. Сказку сказывай и иди с миром!

Матвейка улыбается, а синие глаза человека-оленя смотрят серьёзно. Долго смотрят, в самую душу заглядывают.

— Ну, ладно. Слушай. Видишь дуб? Не простое это дерево. Волшебное. Старое. Древнее. Помнит это дерево, Матвейка, как бродили по земле звери дикие. Тьма повсюду — ни света, ни радости. Посмотри. Что ты видишь?

— Дерево…

— Ты видишь три мира. Нижний, Средний и Верхний. Корни, Ствол и Крона. Крошечный кусочек коры помнит все тайны мироздания.

— Маленький кусочек коры? Разве?

— Вечности не хватит, чтобы услышать от него все сказки.

— Разве человек может жить вечно?

— Вечна душа, мальчик. Чтобы слушать сказки, хватит её одной.

— Тогда пусть, когда я умру, моя душа прилетит сюда. К дубу. Или так нельзя? Это ведь уже второе желание?

Китоврас наклонился, заглянул мальчику в глаза.

— Что ж… Будь, по-твоему, колдун, поймавший Китовраса. Помнишь, как меня позвать?..

— Китоврас, Китоврас,

Отворяй врата для нас!

Он исчез. Поклонился до земли, сказал: «Мир Вашему дому, провожать меня не надо…». И исчез. Какое-то время все молчали. Первым вскочил Сергей:

— Мы так-то тоже не просили нас сюда тащить… Так что надо или нет провожать, можем решать сами. Кто со мной?

Все разом высыпали из избы.

— Кажется, мы остались без жилья, — Елизар грустно смотрел на обгоревший остов дома деда Матвея.

— Потом разберёмся, — махнул рукой Сергей. — Пошли!

Китоврас, Китоврас,

Отворяй врата для нас!

— Слышите? — Кристина остановилась. — Дети! Это они!

Вдалеке показались призраки. Они махали им рукой, зовя за собой, но были слишком далеко — не догнать.

— Мяу!

— Васька!

Кот, подняв трубой хвост, важно пошёл к лесу — туда, где только что мелькнули призраки. Всем стало легче — провожатый есть, дорогу к дубу они знают, а что изба сгорела — что уж теперь. Кто знает, может, вернётся дед Матвей? Но в глубине души каждый чувствовал — нет. Не вернётся.

Знакомая тропинка. Шорохи, запах леса, мох пружинит под ногами. Сергей крепко держал Марину за руку, Дима следил, чтобы бабушка не оступилась. Детский смех то и дело доносился издалека.

Когда наконец они вышли на знакомую поляну у старого дуба (немного было не по себе — слишком свежи воспоминания), то вновь увидели детей, вот только теперь их было уже пятеро.

— Матвейка, догоняй!

— Ха-ха-ха…

— Пять кикимор на болоте,

Пять огней, пять карт в колоде,

Пять поганок на пеньке.

Мухоморов пять в теньке,

Чёрт, подмостный, домовой —

Выбирай, кто ты такой?

Матвейка выделялся. Он был меньше ростом, но зато ловчей и проворней. Озорные ярко-зелёные глаза, каштановые