Чёрт, подмостный, домовой — кто ты такой? - Ирма Хан

память в особые кольца, порождаемые каждым новым поколением Побегов, а те научились пользоваться этой памятью, сами не будучи ею, но являющиеся её продолжением.

Легенда о Древе Жизни…

Фокас Владимир

Тихо звенели колокольчики. Старик наклонился, поднял гребень. Старинная вещица всё так же поражала красотой, но уже не светилась. Вообще лес выглядел… обычно. Настолько, что даже не верилось.

Кот и тот вдруг стал меньше. Усатый гонял сухой лист, подбрасывая, ловил лапами, словно обычный дворовый котейка, каких пруд пруди.

Пели птицы. День клонился к вечеру. Солнце садилось. Пахло осенью.

— Дзинь-динь-динь…

Все молчали. Каждый думал о своём. Раны на запястьях затягивались на глазах, оставляя едва заметные шрамы — маленькая розовая полоска — единственное напоминание о…

О чём? О Великом сражении Света и Тьмы?

— Чувствую себя «толкинистом», — Сергей первым нарушил молчание, решив пошутить, только бы избавиться от этой гнетущей, затянувшейся паузы.

Дед Матвей бросил в его сторону недовольный взгляд. Вздохнул. Перехватил рогатину и медленно, ни слова не говоря, зашагал прочь. Никто не сдвинулся с места. Старик остановился.

— Али в землю вросли? Пошли. Поговорить нам надо.

После его слов все разом будто очнулись. Марина, всхлипнув, прижалась к Сергею, Орехов помог бабушке присесть на траву, ей, кажется, стало нехорошо.

— Идём, правнук Отто, — уже мягче, позвал Орехова дед Матвей. — За бабушку не переживай, с ней Васька останется. Посидеть ей надо. Отдохнуть маленько.

— Нет, нет. Вы… Вы идите… мы позже подойдём.

— Дима… Димочка, ты иди. Иди. Со мной всё будет в порядке.

— Ну уж нет, я тебя не…

— Пойдём, говорят тебе, — дед Матвей легонько стукнул посохом о землю, и Дмитрий тут же послушно засеменил за остальными.

…

Хорошо. Осенью пахнет… Кот играет — листик шуршит. Звон колокольчиков деда Матвея становится всё тише. Юлия Оттовна закрыла глаза.

— Папа?

Он пришёл. Улыбнулся своей грустной, светлой улыбкой, погладил по волосам.

— Здравствуй, Юльхен.

— Вот я и пришла… На волшебное место.

— Вижу. Я тоже пришёл… я же обещал.

— Папа…

Они говорили долго. Без слов. Плакали. Без слёз. Обнимались, не касаясь друг друга. Делились воспоминаниями. Она видела страшные картины войны, любовь родителей, момент собственного рождения. Он чувствовал её боль, кода он и его Оленька ушли навсегда. Отто улыбался, вновь встретив внуков, с интересом рассматривал правнука, которого никогда не видел.

— Отдай это Дитриху, Юльхен.

— Диме?

— Да.

И Отто протянул… веточку дуба. Несколько листьев да пара желудей.

Она очнулась, чувствуя тёплые влажные дорожки на щеках. Пальцы крепко сжимали ветку. Встала, и поняла, что всё вокруг расплывается. И вовсе не слёзы тому причина. Очки. Очки исчезли. Их сорвало ураганом, когда начался весь этот кошмар.

— Майн гот, неужели… Неужели всё это правда? И как… Как я дойду обратно?

— Мяу!

Она опустила глаза. Кот светился ярким золотым пятном. Он медленно развернулся и важно двинулся в сторону деревни. Юлия Оттовна пошла следом, осторожно ступая, внимательно следя за гордо поднятым пушистым хвостом, что словно факел освещал путь обратно, в Чурмилкино.

…

Они подошли к деревне. Жалкое зрелище. Пахнет гарью. Два единственных дома, что ещё не развалились совсем, сгорели дотла.

«Надо же, — подумал Сергей. — Четверо туристов, на первый взгляд весьма мирных, устроили настоящий капут памятникам, представляющим, между прочим, немалую историческую ценность. Деревня во время войны местом была значимым. Вот только никто об этом не знал. Чурмилкино лет тридцать уж как нет на карте. Правда, если считать Вольдемара и Орехова, то туристов было шесть, и один из них — сумасшедший фанатик, но всё равно перебор…

— Проходите, — бросил им дед Матвей, ступив на тлеющие угли своей избушки.

В тот же миг изба возродилась, стала как новенькая. Никто не удивился. Во-первых, этот фокус они уже видели, а во-вторых… Человек, он ведь ко всему привыкает. Даже к чудесам.

…

— Как гребень у чернокнижника оказался?

Старик поставил посох к печи, хлопнул в ладоши. На столе появился хлеб, масло, чашки с травяным отваром, картошка из печи.

— Чернокнижник? — Кристина нахмурилась. — Это Вольдемар?

— Как он оказался у мага? — повторил Дмитрий вопрос, поправил очки, попытался разглядеть, что твориться за окном, но уже стемнело.

— Не переживай, — успокоил дед Матвей. — Идут они. Васька проводит. Скоро здесь будут.

— А бабушка…

— Дело у неё, — Матвей сдвинул брови. — Сказал же. Всему своё время, правнук Отто. Всему своё время… Время рождаться и время умирать. Время бороться и время ждать, ничего не предпринимая. Моё время пришло…

— В каком смысле? — Сергей потянулся было за хлебом, но застыл. Что-то в словах старика ему ох как не нравилось…

— Вот вы все торопитесь. Торопитесь, а спешка она до добра не доводит!

В этот момент с печки упал кувшин, разбился вдребезги.

— Кто ж тебя звал, криворукая, а? — Ворча, старик отломил кусок хлеба, густо намазал маслом. — И ты не серчай, братанушко-домовой, не серчай. Молодые они ещё. Непутёвые. — Он налил в крынку молока, хлеб завернул в полотенце и протянул всё это Кристине. — Покорми их, дочка. Им приятно будет. Ведьма ты юная. Красивая. Иди, задобри домового-то.

Кристина, прыснув от смеха, взяла угощение и отправилась за печку. Ласковый женский голос зашептал заговоры, в избе сразу будто светлее стало, теплее да радостней.

— Рот закрой — муха залетит, — дед Матвей посмотрел на Диму, который, как заворожённый, смотрел вслед Кристине.

— А… Вы, кажется, про гребень спрашивали? — Орехов покраснел, да так густо, что Сергей с Мариной еле сдержали смех.

— Вальдемар, — прошептал старик — свечи потухли и вспыхнули вновь. — Сильный колдун. Грамотный. Чёрная магия. Чёрная душа. Где уж он этим ритуалам научился, я не ведаю, но познания его в волшбе глубоки. Он сковал меня старинным заговором Агмы, в котором обращался к Карачуну. Карачун — божество смерти, злой дух. Гребень… На нём два лика Китовраса. Ибо нет света без тьмы и тьмы без света. В руках чёрного мага лик Китовраса звереет, рога становятся козлиными, а вязь над челом полна гадов. Не цветы на нём распускаются, но сочится яд. Обращающий в тлен всё живое. Но об этом после. Рассказывай, правнук Отто. Не добром же ты ему отдал дар Китоврасов?

— Это… долгая история, — Дмитрий замялся.

— Время есть.

***

1