Цепи Эймерика - Валерио Эванджелисти

ясность ума. Роус основывает свою теорию на экспериментах Каррела, которому удалось очень долго сохранять куриные фибробласты, поддерживая их способность к делению… Вы знаете, что такое фибробласты?

– Нет.

– Это клетки соединительной ткани животных, в том числе людей. Старение возникает из-за того, что фибробласты постепенно теряют способность к делению. Каррел был уверен, что можно создать такие условия, при которых деление клеток никогда не прекратится. Я же в статье объяснил, что, проводя эксперимент, он допустил непреднамеренную ошибку. Обогащая культуру экстрактами, взятыми у взрослых особей, он вводил туда новые клетки, сам того не желая.

Журналист слушал молча, уставившись в окно, на парк Вистаровского института. Хейфлик давно заметил его отсутствующий взгляд, который говорил о том, что тема разговора ему скучна или он уже знает все, о чем рассказывает профессор.

– Видимо, я не совсем понятно объясняю, – вежливо заметил он.

– Нет, нет, все ясно, – журналист снова посмотрел в свой блокнот. – В чем суть вашей теории?

– Вместе с коллегой Мурхедом я выяснил, что при отсутствии внешнего вмешательства способность фибробластов к делению зависит от возраста субъекта. Если говорить о человеке, то с момента рождения деление происходит наилучшим образом 23 раза, что позволяет новым клеткам полностью заменять старые. Потом процесс замедляется и к 50–60 разу вовсе прекращается. Я назвал это пределом Хейфлика, – ученый улыбнулся. – То есть пределом продолжительности жизни человека.

– Можно ли как-то отодвинуть этот предел?

– На мой взгляд, нет. Но я знаю, что многие коллеги задаются этим вопросом. Видите ли, как это ни парадоксально, преодоление предела жизненных возможностей человека связано со знаниями о раке. Ведь рак – это неупорядоченная пролиферация клеток, а старение связано с замедлением пролиферации, а потом и ее прекращением. Если бы процессом пролиферации можно было бы управлять, то предел, который носит мое имя, вероятно, был бы преодолен – а рак побежден. Но я сомневаюсь, что в обозримом будущем это кому-то удастся.

Теперь журналист слушал очень внимательно:

– А что вы думаете об опытах румын?

– Вы имеете в виду так называемый метод Аслана? – с удивлением посмотрел на него профессор.

– Нет. Я говорю о румынских экспериментах с ферментом колхосульфетилбихлоразой.

– Честно говоря, я впервые об этом слышу.

– Некоторые выдающиеся румынские исследователи утверждают, что этот фермент вызывает дупликацию клеток, в результате которого происходит сегментация ДНК; при этом дублированный набор хромосом остается в одной клетке. Таким образом, получается новая клетка, содержащая двойное или тройное количество хромосом, и она заменяет другую клетку, у которой хромосомы отсутствуют.

Хейфлик изумленно ахнул.

– На самом деле, если бы это было возможно… Рождались бы очень здоровые люди, которые могли бы прожить долгую жизнь. Не просто долгую, а невероятно долгую… Но при введении этого фермента надо проявлять крайнюю осторожность. Как, вы сказали, он называется?

– Колхосульфетилбихлораза. Производное колхицина и дихлордиэтилсульфида.

– Иприт. И иприт, и колхицин – мощные мутагены, очень опасные.

– А если бы то, что я сказал, было осуществимо на самом деле, – журналист оживился, – тогда, вы думаете, можно было бы говорить об улучшении расы?

– Какой странный вопрос, – теперь Хейфлик выглядел озадаченным и даже немного обеспокоенным. – Что я могу вам ответить? Если бы кто-нибудь нашел способ сделать так, чтобы мутирующая ДНК делилась бесконечное количество раз… Но, к счастью, клонирование – процесс медленный и сложный. Я говорю «к счастью», потому что надеюсь, что никто не будет заниматься такими… хм… гитлеровскими проектами.

– Профессор, большое спасибо.

Когда журналист уже был в дверях, Хейфлик, крайне обеспокоенный, окликнул его:

– Повторите, пожалуйста, в какой газете вы работаете?

– «Путь» из Буэнос-Айреса.

– Буэнос-Айреса? Я думал, это немецкая газета.

– Да, немецкая, – теперь журналист проявлял нетерпение. – В Аргентине и в целом в Южной Америке живет много немцев.

– И что, немцы в Южной Америке интересуются процессами старения?

– О да. Очень.

8. Вода и ветер

На пятый день пребывания в замке Уссель, после бессонной ночи, Эймерик в предрассветных сумерках вышел во двор, чтобы принять участие в печальной церемонии. Отец Хасинто, отец Ламбер, сеньор де Берхавель, отец Симон и Филипп с одним из помощников ждали инквизитора перед замком, у лиственничной рощицы.

На лугу, рядом с галереей, которая когда-то, возможно, задумывалась как тайный проход, лежало двенадцать трупов. Но не людей, а уродов. У одного из них изо рта вместо языка до самой земли свисал отвратительный нарост, напоминающий мягкий красноватый гриб. Другой, с чудовищно раздутым животом, походил на дряблую грушу. Остальные тела, тоже синюшного цвета, безобразно распухшие в разных местах, выглядели так, будто их слепил из глины какой-то сумасшедший.

Здесь же лежал труп самого Гийома де Нарбонна. На него надели тунику из грубого холста, чтобы скрыть ужасные раны, нанесенные ударами меча. Но это не помогло. На животе ткань провисла и пропиталась алой, все еще сочащейся кровью, – видимо, под ней уже не было кишок, а лишь ужасная кровоточащая полость.

Рядом с еретиком лежало тело его убийцы, капитана Райнхардта. На ногах – немыслимый, покрытый слизью хвост, выходящий из копчика. Три дня капитан скрывал этот омерзительный отросток.

Когда накануне вечером Эймерик, как ранее отец Ламбер, изучил положение трупов, то в общих чертах догадался о случившемся. Скорее всего, Райнхардт первым пострадал от употребления безвременника. Наверное, ужасные симптомы появились сразу, еще в день приезда – тело начало опухать, а сзади стал расти странный, перекручивающийся отросток. Как и его люди, он, вероятно, чувствовал неконтролируемые приступы агрессии – возможно даже сам лично приказал устроить резню у часовни.

Но капитан осознавал свой долг и в следующие дни скрывал ото всех свое состояние. На третий день, спустившись в подземелье, он обнаружил возле одной из камер умирающих стражников, тела которых были обезображены ужасными наростами, и тогда гнев взял верх над его разумом. Вытащив из камеры первого попавшегося заключенного, он снял с него кандалы, обвинил во всех грехах и вспорол ему живот перед своими несчастными подчиненными.

После припадка звериной жестокости его разум на какое-то время прояснился. Охваченный ужасом и стыдом, капитан попытался скрыть убийство, проклиная силы, которые завладели его сознанием. Но понимал, что вскоре все станет известно. Улучив момент, Райнхардт вернулся в подземелье и покончил с собой, бросившись на тот самый окровавленный меч, которым в приступе гнева разделался с еретиком.

После того как были обнаружены трупы, Эймерик несколько часов допрашивал заключенных. Его предположения о возможном развитии событий подтвердились, но больше ничего выпытать у них не удалось, и он отправил пленников назад в камеры.

Инквизитор чувствовал невероятную усталость, словно запутался в паутине, а