Цепи Эймерика - Валерио Эванджелисти

всеми этими душами. В этой власти выражались неодолимая сила Церкви и его собственная концепция религии.

Инквизитор отыскал взгляд отца Симона, заметив слабую улыбку на бледных сухих губах старика. Тот понял просьбу Эймерика и поднял худую руку, чтобы благословить толпу. Тотчас воцарилась тишина. Старик негромко запел Salve Regina, и голоса собравшихся тут же подхватили ее.

Когда хор зазвучал в полную силу, Эймерик, глядя прямо перед собой, пошел вперед, а следом за ним – другие доминиканцы. Толпа расступилась, чтобы сомкнуться вновь за их спинами. Поющий молитву людской поток устремился в Шатийон.

Солдаты Семурела, выстроившиеся у дороги, ведущей в деревушку, казалось, не знали, что делать. Наконец они отступили в сторону, преклонив колени перед дарохранительницей и огромным распятием, которое с удвоенной энергией поднимал над головой отец Ламбер.

Увидев аптекаря, стоявшего в дверях своей лавки, Эймерик подозвал его к себе.

– Мы так долго ждали этого, отец. – Тот сиял от оказанной ему чести.

– Знаете ли вы, что все солдаты умерли? – спросил инквизитор, сверля аптекаря взглядом.

– Нет, но это меня не удивляет. Настой паслена мало что может сделать, если колхикум принят в больших дозах.

Эймерик поднял глаза на замок Шалланов, который возвышался над церковью и крытыми каменной черепицей домами.

– Эбайл здесь?

– Нет, но Семурел в Шатийоне.

– Хорошо. – Губы инквизитора изогнула недобрая улыбка. – Значит, сегодня мы встретимся с ним лицом к лицу.

К шествию присоединялись всё новые жители деревни. Кто-то отгонял с дороги мулов и других животных, кто-то посыпал соломой уличную грязь, смешанную с навозом, хотя это не помогало.

Благословляя людей, лавки, деревянные домишки, четверо доминиканцев подошли к трактиру Трех королей, где брала начало широкая дорожка, ведущая к церкви и замку Шалланов.

Эймерик остановил шествие и что-то тихо сказал аптекарю. Тот исчез в таверне. А потом вернулся вместе с трактирщиком, подмастерьем и служанкой. Они принесли небольшой стол, который по указанию инквизитора поставили прямо на перекрестке.

Одним прыжком Эймерик ловко вскочил на это возвышение, возможно, казавшееся довольно нелепым. Но фигура инквизитора, сухощавого и высокого, сейчас выглядела очень внушительно. Решительным жестом он попросил собравшихся прекратить песнопения и молитвы. Потом медленно обвел взглядом толпу.

Поднял бровь, закрыл глаза. Лицо было сосредоточенным.

– Господь наш! – воскликнул он. – Молю тебя, защити этих людей и их слуг-доминиканцев от ужасов и бедствий, которые злой дух еретиков, заклятых врагов нашей церкви, насылает на эти долины.

Толпа встретила эти слова дружным «аминь», в нем слышались энергия и жажда освобождения. Тогда Эймерик, потрясая дарохранительницей, с суровым выражением лица еще шире расправил плечи и замолчал. Собравшиеся затаили дыхание.

Выдержав долгую паузу, инквизитор обратился к жителям деревни:

– Добрые люди Шатийона, верные последователи Римской Церкви! Слишком долго вам пришлось терпеть проповеди ложных, варварских доктрин, вдохновленных самим Люцифером. Папа Урбан послал нас сюда, чтобы вас освободить. Наверняка вы слышали много плохого об инквизиторах. Но ведь не инквизитором был Авимелех, который разрушил город Сихем и убил своих сводных братьев. И не инквизитором был Замврий, истребивший семью и весь род неверного Ваасы. Матери-Церкви порой приходится обнажать меч и безжалостно вонзать его в сердца врагов Христа, хитрых и сильных. Чтобы защитить вас, простых и добрых людей. Но для начала нужно честно, без утайки, рассказать нам о бедах, которые с вами приключились. Вы готовы это сделать?

Человек сто заговорили разом, стараясь перекричать друг друга. Голоса слились в оглушительный гул. Эймерик тут же почувствовал раздражение и был вынужден снова поднять над головой дарохранительницу. Постепенно воцарилась тишина.

– Вы доверяете своему аптекарю? – спросил он.

– Да, – почти хором ответила толпа. Лишь несколько человек недовольно заворчали.

– Тогда пусть он говорит от имени всех. Каким притеснениям подвергаются добрые христиане Шатийона?

– Во-первых, отец, – аптекарь подошел к подножию импровизированной сцены, – сеньор Семурел принуждает жителей деревни – кроме тех, кто готов исполнять consolamentum, – ежемесячно выплачивать непомерную подать, и на эти деньги содержит в Беллекомбе чудовищ. Жители наших долин бедны. Почему они должны кормить уродцев, неизвестно кем произведенных на свет, а заклятые враги церкви освобождены от этой обязанности?

Собравшиеся с единодушным одобрением встретили эти слова – значит, проблема для этих мест была действительно ощутимой. Но Эймерик ожидал услышать гораздо больше, чем эти мелочные жалобы. Он понял, что смех, которым на площади встретили уродца с ослиной головой, был для людей чуть ли не единственным способом выразить свое недовольство, не боясь подвергнуться наказанию; и не без горечи подумал – доведется ли ему хоть раз в жизни увидеть, как люди будут протестовать против чего-то, не связанного со сбором налогов или принудительной сдачей части урожая?

– Почему вы не жаловались епископу Аосты? – нахмурившись, спросил он.

– Наш приходской священник так стар, что с трудом читает мессу, – с ироничной улыбкой ответил аптекарь. – А епископ всегда готов выслушать только богатых или нищих; для простых людей, которые трудятся на этих землях и зарабатывают столько, что едва хватает прокормить семью, времени у него нет.

«Да…» – подумал Эймерик. Этими людьми руководят вовсе не высокие идеи, а, скорее, обида на то, что их значимость не признается. То есть обычная зависть.

Сколь бы презренными ни были в глазах инквизитора мелочные чувства собравшихся, он решил использовать их в своих интересах:

– Мы здесь, чтобы освободить вас от податей и всех остальных притеснений. Однако наши солдаты мертвы, а подкрепление прибудет не скоро. Поэтому обращаюсь к вам. Кто из жителей Шатийона готов взяться за оружие, примкнув к служителям Господа, и помочь нам выполнить свою миссию?

Над головой мгновенно вырос лес рук – и этот единодушный порыв сопровождали воодушевленные возгласы.

Шум еще не утих, когда откуда-то сверху раздался голос:

– Священник, кто позволил тебе набирать ополчение на моих землях?

Эймерик поднял голову. На склоне горы, у подножия замка, стоял сеньор Семурел в окружении отряда всадников. Возле него переминался с ноги на ногу растерянный пастор без глаза.

Семурел грациозно спрыгнул с коня. Встал, широко расставив ноги, одной рукой взялся за удила, а другую положил на рукоять меча. Бледный, суровый, он явно ждал ответа.

Эймерик впился в соперника пристальным взглядом, словно пытаясь оценить его силу. Толпа затихла в напряженном ожидании. Вдруг инквизитор принял величественную позу, которая выражала его крайнее раздражение – и поднял вверх дарохранительницу, как копье.

– Видите, сеньор Семурел, у меня с собой дарохранительница для причащения. Если хотите, встаньте на колени, и я благословлю вас.

Слова инквизитора застали Семурела врасплох. Преклонить колени значило бы подчиниться, отказ от благословения был равносилен открытому признанию ереси, а отступление давало бы Эймерику