Пожарная застава квартала Одэнматё - Дмитрий Богуцкий

корабль под небольшим числом серых парусов, разбивая набегающую с моря волну, приблизился к берегу, развернулся бортом к замку над нами. С носа и кормы отдали якоря, а затем по всему борту начали поднимать огромные ставни, за которыми и прятались пушки.

Голландцы на корабле принялись выдвигать пушки одну за другой, и все мы на берегу почувствовали себя не столь уверенно, ведь казалось, что направлены они прямо на нас…

Я не видал пушек раньше, но слышал о них немало, конечно.

— Интересно. За нас теперь всегда будут сражаться варвары? — довольно громко произнес Такэдзо.

Я слышал, как за нашими спинами громким шепотом передавали обстоятельства Завтрака у рва тем, кто их еще не знал.

— Чего они тянут? — раздался возмущенный крик в толпе.

— Сигнала ждут, — подал голос недовольный Такэдзо. Он взирал на происходящее с непонятным неодобрением.

— А что, доводилось вам видать голландцев вблизи? Говорят, они и вовсе не люди!

— Такие же, как и испанцы с португальцами, — не заботясь о том, чтобы его услышали, буркнул Такэдзо. — Кровь изо всех одинаково льется…

— Я не видел, но сказывают, что они вовсе не люди, а птицы!

В этот момент голландцы начали стрелять.

Борт корабля озарился вспышкой, яркой под по-зимнему хмурым небом, в нашу сторону выкатился длинный клуб белого дыма, а потом все услышали, как над нами с шипящим шорохом пролетело ядро.

Мы едва успели обернуться, чтобы увидеть, как в нас летят обломки выбитого ядром из стены белого камня.

Мелкие камешки простучали по каскам воинов, несколько крупных зарылись в песок пляжа, подняв клубы песка, а один из средних с треском поразил Такэдзо прямо в левое бедро. Никто и понять ничего не успел, как он уже упал.

— Что с вами? — прокричал я, бросаясь к нему. — Вы живы?

— Да, я жив, — недовольно отозвался Такэдзо. — Ты мешаешь мне встать.

— Ох, — скривился он, попытавшись опереться на ушибленную ногу. — Знатно меня приложило. Пожалуй, мне потребуется твоя помощь. Давай я обопрусь на твое плечо.

Вскоре Такэдзо сидел на раскладном стуле у палатки господина Садовника, пил сакэ для успокоения боли и ругался.

— Отвратительно, — проговорил сквозь зубы старик Такэдзо, глядя, как пушки с голландского корабля расстреливают замок. — Вот! Они уже воюют вместо нас, а что дальше? Примутся сеять рис на наши поля? Или что они там сеют? Заселят наши деревни и города? Там кто-то мечтал отправиться на кораблях голландцев на завоевание Филиппин. Какая великолепная идея! А они подумали, в каком качестве мы явимся на их кораблях на Испанские острова? В качестве пушечного мяса голландцев? Отвратительно и безответственно.

— Тише, сэнсэй, — попросил господин Садовник. — Вас наверняка услышали.

— Еще как услышали. Но им придется потерпеть.

Он пил и продолжал ругаться, очень и очень расстроенный.

Господин Садовник отвел меня в сторону и негромко произнес:

— Слухи уже разносятся, и ему этих речей не простят. Ему придется покинуть лагерь. Мы ему поможем.

Но старик и слышать не хотел о том, чтобы покинуть поле боя, он ругался и плевался, и мы оставили его в покое, тем более что к вечеру от командования пришел приказ скрытно, под покровом ночи выйти на заранее оговоренные места у рва и ждать сигнала.

Пушки голландского корабля гулко взвизгивали, выплевывая ядра в стену замка, скрывая шум войска. В грохоте обстрела мы приблизились в темноте ко рву.

Господин Садовник обернулся ко мне и произнес:

— Прошу вас остаться с сэнсэем, ранение не позволит ему подняться на стену, ему потребуется ваше общество.

Я не успел возразить, поскольку рев пушек стих и тут же сменился ревом сигнальных раковин, утонувшем в реве тысяч воинов, бросившихся в ров на приступ.

До того им еще ни разу не удавалось достичь верха стены, но в этот раз они сплошным потоком перелились через стену, и трескучий грохот схватки донесся до нас уже из-за стены. На этой стороне рва остались только лучники и я с Такэдзо.

Такэдзо, сидя на раскладном стуле, морщился, потирая ушибленную ногу, прислушивался к звукам схватки.

— Наша берет, — уныло произнес он. — Слышишь?

Мне не хватало опыта определить только по звуку положение на поле боя.

Прислушиваясь к звукам битвы, старик Такэдзо произнес:

— Я участвовал в шести больших сражениях и трех осадах. Но не так я представлял свою последнюю битву. Нет, не так.

— Я уверен, сэнсэй, что вы сможете принять участие еще не в одной битве!

— Я уверен, что эта битва последняя, — уныло произнес Такэдзо. — Может быть, даже последняя для всех нас.

— Сражения всегда происходят, — удивился я. — Всегда кто-то сражается с кем-то.

— Это так, — уныло согласился Такэдзо. И я понял, что он не согласен. Но тогда я еще не понял почему. Я тогда не понимал, что именно видел его зоркий взгляд в этом утреннем тумане...

А к утру замок Хара был взят. Долгая холодная и изматывающая осада была завершена. Война кончилась.

Страшнее войны оказалась победа.

Столько убитых я не видел никогда. Их было так много, что глаз перестал замечать их. Они лежали, как срубленные деревья. Как сломанный хворост. Как скошенная трава…

И тогда же мне довелось увидеть, как Юи Сосэцу обрел своего господина.

Князь Мацукура, могучий как бог в своих черных доспехах, восседая на своем великолепном жеребце, указуя рукой с бронзовым боевым веером, изволил приказать построить сотню пленных в ряд перед собой, а потом поставить оных на колени.

Пленных, бледных, израненных оружием, голодом и отчаянием, провели через лагерь мимо нас. Мы только вернулись с похорон слуги господина Садовника, мальчишка все-таки умер, побежденный расстройством желудка, и мы пребывали в надлежащей утрате печали, когда старик Такэдзо, проводив взглядом бредущих пленных, вдруг поднялся со своего стула и хромая прошел следом за ними. Мы с господином Садовником поспешили рядом с сэнсэем.

Молча сэнсэй смотрел, как строили пленных, как ставили их на колени прямо в холодную грязь.

Князь Мацукура изволил изречь:

— Поскольку вследствие известных событий в нашей свите имеются потери среди пеших самураев, у нас возникла возможность закрыть одну вакансию. Мы имеем двух претендентов, равно, хе-хе, родовитых и равно безвестных, равно ловких, как они говорят, в обращении с мечом. Поскольку в походе поединки запрещены, мы изыскали иной способ сравнить мастерство претендентов.