Жил отважный генерал - Вячеслав Павлович Белоусов

светя фонариком, с трудом протиснулся к нему, отпихивая упирающихся Ядцу и Хряща. Игнашка, вцепившись в одежду отца, держался за ним.

– Куда? – тыкал в пустой туннель фонариком Рожин. – Где тайник твой?

– Ты же не дождался. – Мисюрь отодвинул Рожина и пошёл вперёд, увлекая за собой сына. – Хорошо, ямы никакой не оказалось.

– И про ямы врал! – дёрнулся следом Рожин с компанией.

– Врал – не врал, твоё счастье. – Мисюрь осторожно ступал вперёд, выщупывая ногами каменный пол, словно трясину.

– Ты чего? – изменился в лице Рожин.

– Сейчас последний поворот – и всё. Вперёд не суйся! – Мисюрь утёр пот с лица, нагнулся к сыну. – Там твою маму завалило. Насмерть.

Он отвернулся, закачался весь, пересиливая слёзы.

– Ну чего ты? – толкнул его в спину Кирьян. – Давай!

Мунехин медленно двинулся вперёд. Не отпуская его плеча, словно приклеенный, передвигал ноги Рожин, где-то между ними путался внизу Игнашка. За Рожиным, вцепившись друг в друга, толкались Хрящ и Ядца. Так они миновали ещё расстояние в тридцать или сорок шагов, пока Мисюрь не выпрямился во весь рост, не сбросил с плеча руку Рожина и не отодвинулся в сторону.

– Что? – вскрикнул Кирьян.

– Пришли, – глухо ответил Мунехин, прижал крепче к себе сына и обвёл перед собой пространство светом фонарика, словно приглашая всех. Туда же упёрлись, забегали по стенам, зарыскали лучи света от фонариков Рожина, Ядцы, Хряща.

Под светом открылась обширная круглая галерея с тремя туннелями, уходящими лучами в неведомую зловещую черноту. На выходе четвертого они стояли сами.

– Крестом сошлось здесь подземелье, – озираясь, поёжился Кирьян и будто уменьшился ростом, сжался весь; надвинулся на него со всех сторон тяжкий камень стен и потолка.

Напротив них в булыжной стене почти в рост человека зияла зарешечённая ниша.

– Что там сверху? – взвизгнул Хрящ. – Паук!

Луч света его фонарика высветил загадочный знак в камне над нишей.

– Крест, – глухо выдавил из себя Ядца, обливаясь жирным потом. – Не видишь, что ли?

– Кресты другие.

– Католический. Она же полячка.

– Это царица – полячка. А воровка?

– И воровка, как и Мнишек та. – Ядца сплюнул. – Слушал бы лучше. Там и надпись ещё!..

За крестом следовали выбитые в камне таинственные буквы.

– Не наши, – прошептал Рожин.

– Здесь всё обретёшь, – прочитал ему Мунехин.

– Знаешь? – вперился в него Кирьян.

– Там написано, – ткнул в стену Мунехин.

– Ну и где же это всё?

За решёткой, сразу не разглядеть, чернело загадочное и страшное. Сверкали искорки, переливались и манили.

– Что это?! – завизжал Хрящ, вцепился в Рожина, чуть не выронив фонарик.

Мунехин отвернулся.

Три луча света врезались в нишу, Кирьян, Ядца и Хрящ уставились в открывшееся им ужасное видение, будто провалились в бездну.

Из-за решётки съедающими глазницами черепа щерился скелет в лохмотьях былых одежд. На черепе скелета мерцала драгоценными камнями золотая корона.

– Ведьма! – ахнул Хрящ.

Остатки одежды удерживали кости скелета в том положении, когда ещё владелец их, испуская последний выдох, навечно затих, вцепившись и руками, и ногами в прутья решётки. Кости так и прикипели к ненавистному металлу и кое-где застряли в прутьях, даже сам череп покоился на них, зацепившись неведомым образом. Скелет, казалось, тянулся к людям, будто умолял выполнить его последнюю надежду на спасение… Или он жаждал схватить их и утащить за собой?

– А-а-а! – раздался внезапный жуткий вопль.

Оттолкнув Рожина, Хрящ бросился к короне. Он уже готов был вцепиться в решётку ниши, но произошло страшное. Каменный пол разверзся под его ногами, и он, не дотянувшись до прутьев, обрушился вниз, заваливаемый невесть откуда сыпавшимся песком.

Несколько секунд гулял страшный крик по подземелью, пока не затих. В диком ужасе все оцепенели, вжавшись в стены; фонарики валялись на полу, мрак поглотил подземелье. Спустя некоторое время мёртвую тишину нарушили шорохи. Это Мунехин ползал по полу. Появился свет. Держа перед собой фонарик, Мисюрь сделал неуверенный шаг к яме, в которой только что сгинул Хрящ. За ним двинулся Рожин, тоже пришедший в себя. Каково же было их удивление и ужас от того, что предстало их глазам! Бездна, проглотившая несчастного, была почти до краёв заполнена песком. Рожин отважился ступить одной ногой. Но опасения его оказались напрасными: каблук полуботинка лишь слегка увяз в песке. Земля не дрогнула, не шевельнулась под ним, когда он перенёс туда и вторую ногу вместе с тяжестью всего своего тела. О свершившейся на глазах трагедии напоминали лишь кружащиеся в воздухе и оседающие пылинки.

– Вот так случилось и с моей Марией. – Мисюрь толкнул Рожина в плечо, пытаясь сдвинуть того с места. – Но нас трое. Если подналечь, лопаты при нас, успеем спасти.

– Чего? – обернулся Рожин к нему.

– Лопатки сапёрные я прихватил, правда, две… – Мунехин ткнулся ещё раз в плечо Кирьяна, но отлетел, как от каменной стены. – Игнашка руками…

– Я ему не судья, но не жилец он был, – сплюнул Кирьян и взглянул на Ядцу.

Толстяк молчал, облизывая пересохшие губы.

– Задохся весь. Идёт за мной, а я чую, дыхалка-то не качает. Вот-вот коньки отбросит. – Кирьян напыжился и сплюнул ещё раз под ноги толстяку. – Отсюда Хрящу так и так не выбраться бы.

Ядца напряжённо о чём-то размышлял, не понять, сокрушался ли он по своём приятеле сгинувшем или забыл давно, и его одолели иные заботы. От потуг умственных жирный пот крупными каплями стекал со лба и заливал ему глаза, заливал пухлые щёки, скатывался по шее за рубаху. Ядца мучился от пота, смахивал его обеими руками, растирал себя под мышками, лез за воротник, за спину и, казалось, это была его самая главная на свете забота. Он продрал наконец глаза от влаги и полез за платком в карманы необъятных брюк.

– Так я говорю, толстяк? – Кирьян для верности или ради куража попрыгал на могилке Хряща. – Хороша землица ему досталась. И нам не копать, не мучиться.

Ядца вытащил большущий платок, тщательно отёр физиономию, вернул его назад, задержав руку в кармане.

– Холодна больно, – притопнул каблуком Кирьян и оскалился на все имевшиеся здоровенные зубы. – Но в этом есть свои преимущества. Гнить не будет.

Он не прочь был повеселиться ещё, но что-то в маленьких поросячьих глазках Ядцы его забеспокоило.

– Обрадую я тебя, Кирьян. – Толстяк не спешил вытаскивать руку из кармана. – Раз земля тебе здесь понравилась…

– А чего ж? Долго сохранится твой дружок, – всё-таки заржал Кирьян.

– Помёрзнешь и ты с ним, – оборвал его смех Ядца и, выхватив из кармана пистолет, упёр его в живот Рожину. – Стань к стене!

Кирьян обмяк, опешил и отвалился назад.

– И ты туда же с поганцем! – глухо зарычал Ядца, направив ствол