Заветы - Маргарет Этвуд

Три гардеробные Тетки вошли ко мне. Пола сказала:

– Убери игру и встань, пожалуйста, Агнес, – наилюбезнейшим тоном – тоном, который я сильнее всего не любила, поскольку знала, до чего он лжив.

Я подчинилась, и мне представили трех Теток: Тетку Лорну, щекастую и улыбчивую; Тетку Сару Ли, сутулую и немногословную; и Тетку Бетти, смятенную и покаянную.

– Они пришли на примерку, – сказала Пола.

– Что? – переспросила я.

Меня никогда ни о чем не предупреждали: не видели нужды.

– Не надо говорить «что?», надо говорить «прошу прощения?», – сказала Пола. – На примерку одежды, которую ты будешь носить на свои Добрачные Подготовительные Курсы.

Пола велела мне снять розовую школьную форму, которую я носила по-прежнему, потому что другой одежды у меня не было, только белое платье для церкви. Я стояла посреди комнаты в нижней юбке. Было не холодно, но по коже бегали мурашки – на меня смотрели, меня оценивали. Тетка Лорна сняла мерки, а Тетка Бетти записала их в тетрадку. Я внимательно наблюдала: я всегда наблюдала за Тетками, когда они записывали тайные послания самим себе.

Затем мне сказали снова надеть форму, что я и сделала.

Имела место дискуссия о том, нужно ли мне новое нижнее белье на переходный период. Тетка Лорна считала, что это было бы мило, но Пола сказала, что незачем, период будет короткий, а то белье, что у меня есть, мне пока не мало. Пола выиграла.

Затем три Тетки ушли. Вернулись спустя несколько дней с двумя платьями – одно на весну и лето, другое на осень и зиму. В зеленых тонах: весенняя яркая зелень с белой отделкой – каймы на кармане, воротничок – на весну и лето, и весенняя яркая зелень с темно-зеленой отделкой на осень и зиму. Я видела сверстниц в таких платьях и знала, что это означает: весенняя зелень – это свежая листва, то есть девушка готова к замужеству. Эконосемьям, правда, такой роскоши не дозволялось.

Одежда, которую принесли Тетки, была поношенная, но не заношенная, потому что никто не носил зеленое подолгу. Платья перешили под мой размер. Подолы – пять дюймов выше лодыжек, рукава до запястий, свободные талии, высокие воротники. К каждому платью прилагалась шляпка в тон, с полями и лентой. Эти наряды я ненавидела, хотя и умеренно: во что-то одеваться надо, а могло быть и хуже. Я черпала надежду в том, что одежда была на все сезоны: может быть, я протяну всю осень и всю зиму и мне так и не придется выходить замуж.

Мои старые розовые и сливовые платья забрали – почистят и отдадут младшим девочкам. Галаад воевал – мы не любили разбрасываться вещами.

27

Обзаведшись зеленым гардеробом, я пошла в новую школу – Добрачную Подготовительную Школу «Жемчуга» для девушек из хороших семей, которые учились замужеству. Девиз школы – из Библии: «Кто найдет добродетельную жену? цена ее выше жемчугов».

В школе тоже преподавали Тетки, но они, хотя и носили те же унылые одеяния, смотрелись как-то элегантнее. Предполагалось, что они научат нас играть роль хозяек в домах высокопоставленных мужей. «Играть роль» я здесь употребляю в двояком смысле: нам предстояло быть актрисами на сцене наших будущих жилищ.

Со мной в классе оказались Сонамит и Бекка: ученицы Школы Видалы часто переходили в «Жемчуга». С последней нашей встречи прошло не так уж много времени, но обе как будто сильно повзрослели. Сонамит закручивала темные косы вокруг головы и выщипывала брови. Красавицей ее не назовешь, но живости она не растеряла. Хочу отметить, что Жены слово живость произносили неодобрительно: оно означало нахальство.

Сонамит говорила, что ей не терпится замуж. Более того, ни о чем больше она говорить и не могла – каких ей подбирают мужей, да каких она предпочитает, да как она ждет не дождется. Она хотела вдовца лет сорока, чтоб он не очень-то любил свою первую Жену, и не имел детей, и занимал высокий пост, и был красивый. Она не хотела какого-нибудь молодого придурка, у которого еще не было секса, потому что выйдет неловко – а вдруг он не знает, куда совать свой болт? У Сонамит и раньше язык был без костей, а теперь и вовсе. Вероятно, эти новые грубые выражения она подхватила у какой-нибудь Марфы.

Бекка еще сильнее похудела. Каре-зеленые глаза, и без того огромные, казались еще больше. Бекка говорила, она рада, что мы в одном классе, но не рада, что она вообще в этом классе очутилась. Она просила, умоляла родных пока не выдавать ее замуж – она слишком молода, она не готова, – но они получили очень хорошее предложение: старший мальчик Сына Иакова, Командора, сам скоро станет Командором. Мать велела Бекке не дурить, Бекка больше никогда не получит такого предложения, а если не согласится, чем она будет старше, тем предложения будут хуже. Если к восемнадцати останется незамужней, будет считаться пересохшей речкой, Командоров ей тогда не светит, повезет, если получит хотя бы Хранителя. Ее отец, стоматолог доктор Гроув, говорил, мол, это редкость, когда Командор рассматривает девушку столь низкого положения, отказ его оскорбит, Бекка что, намерена уничтожить отца?

– Но я не хочу! – рыдала она, когда Тетка Лиз выходила из класса. – Какой-то мужчина будет по тебе ползать, как… как червяки! Меня от этого тошнит!

Она не сказала, что ее стошнит, отметила я, – она сказала, что уже тошнит. Что с ней случилось? Что-то позорное, о чем ей нельзя говорить? Я вспомнила, как Бекка расплакалась над историей Наложницы, Разрезанной на Двенадцать Частей. Но не хотелось расспрашивать: подойдешь слишком близко – и чужой позор запятнает и тебя.

– Да это не очень больно, – сказала Сонамит, – и ты подумай, сколько у тебя всего будет! Свой дом, своя машина, и Хранители, и свои Марфы! А если не сможешь родить ребеночка, тебе дадут Служанок – сколько надо, столько и дадут!

– Мне не надо машин, и Марф, и даже Служанок, – сказала Бекка. – Это кошмар. Мокро.

– То есть? – засмеялась Сонамит. – В смысле языками? Не хуже, чем с собаками!

– Гораздо хуже! – сказала Бекка. – Собаки хотят дружить.

Я о своих чувствах по поводу брака не проронила ни слова. Я не могла поделиться историей про визит к стоматологу доктору Гроуву: он по-прежнему Беккин отец, а Бекка – моя подруга. И вдобавок у меня все это вызвало скорее брезгливость и омерзение, а в сравнении с искренним ужасом Бекки это как бы мелочи. Бекка всерьез считала, что брак ее уничтожит. Ее раздавят, ее обнулят, она растает, как снег, и в итоге от нее ничегошеньки не останется.

Наедине, без Сонамит, я спросила Бекку, отчего ей не поможет мать. Бекка в слезы: мать – не настоящая ее мать, это Бекка узнала от их Марфы. Это позор, но ее настоящая мать была Служанкой. «Как у тебя, Агнес», – сказала Бекка. Ее официальная мать использовала это обстоятельство против Бекки: мол, чего она так боится секса с мужчиной – вот ее мать, эту шлюху, Служанку, секс не смущал. Даже наоборот!

Тут я обняла ее и сказала, что все понимаю.

28

Тетка Лиз должна была учить нас манерам и обычаям: какой вилкой пользоваться, как наливать чай, как по-доброму, но твердо обращаться с Марфами и как избегать эмоциональных затруднений со Служанкой, если выяснится, что нам нужна Служанка. У всех в Галааде было свое место, все служили по-своему и пред Богом все были равны, но все наделены разными дарами, говорила Тетка Лиз. Если разные дары перепутываются и каждая пытается быть всем на свете, получаются только хаос и пагуба. Никто не ждет, что корова станет птичкой!