Стеклобой - Михаил Перловский

Романову пришлось смириться с тем, что некоторые вещи не поддаются его осмыслению, он привык к этим пустотам, как к дырке в зубе, которую страдалец постоянно ощупывает языком. Он не раз пробовал схитрить, заходил по касательной, издалека, пытался проникнуть в суть регистрации, систему бонусов и роль стекольного завода во всем этом, но становилось еще хуже. Он маялся, безуспешно пытаясь форсировать ход размышлений, сдавался и начинал мыслить привычным путем — гипотеза, еще одна гипотеза, версия, аргументы, и ему сразу становилось тоскливо. Как будто он покидал несущийся поезд и вынужден был тащиться пешком. Развилки и остановки, которые раньше лихо пролетали мимо и казались ему незначительными на логическом пути, теперь приходилось мучительно разглядывать во всех подробностях.

Правда, своим ходом он успел доковылять до одного очевидного вывода: он забросил свое идиотское желание стать проректором как крючок с наживкой, а город, заглотив его, вытянул на поверхность самого Романова. А вместе с ним — его истинное извечное желание: заполучить талант. А вовсе не спасти пацанов. Ни малейшего намека на прояснение их судьбы.

— Скоро будем начинать! — услышал Романов звонкий голос Воробья. Рядом с ней выросла Маргарита, по-хозяйски оглядывавшая трибуны из-под ладони. Она облачилась в привычную робу, однако блестящий секундомер все так же висел на могучей груди. Воробей покопалась в корзинке, выискивая там что-то мелкое (значок, понял Романов), и, встав на цыпочки, попыталась приколоть его Маргарите, но та скинула ее, как назойливого жука.

Между тем стадион кое-как заполнился, все лица слились в единую массу, в одно большое существо, которое маялось и скучало в ожидании. Романов еще раз оглядел знакомые и незнакомые фигуры, спасающиеся от солнечного расстрела на открытых секторах стадиона. «Что с ними будет, если власть получит эта догорающая звезда спорта?» — подумал он. Да и под руководством Ящера люди будут далеки от нормальной жизни, так и просидят в коридорах с квитанциями в зубах. Согнали всех как скот, завели картотеки, шлепают печати на хрустальные мечты.

— Маргарита Ивановна, мы же договаривались! Никакой агитации в день выборов, кто их пустил? — с мукой в голосе простонала Воробей и закатила глаза. Романов увидел, как по полю шествуют девицы в серых платках и балахонах, по виду из того же материала, из которого был пошит романовский костюм.

— А кто учинил смену дислокации? Сестры дезориентированы! Это не агитация, это хождения во имя четности святой, — прогудела Маргарита. — Летите, горлицы мои, на левый сектор, оттуда зрите справедливый народный суд! — она махнула рукой в сторону трибуны. Колонна послушно развернулась и как большая гусеница поползла на левый сектор.

— А вы, Дмитрий Сергеевич? Где разместили своих гостей? — спросила Романова Воробей.

— Не укомплектован, — усмехнулся он в ответ.

— Как же, вам назначено, — затараторила девушка. — Вон же рабочие сидят, они ваша агитационная группа, помашите им. Ну вот, порядок. Я в рубку!

— За молодые души взялся, победы воруешь? — забасила Маргарита, приближаясь к Романову. — Смотри, с горлицами моими такое решишься промышлять, живо дух из тебя вышибу. Кандидат на тот свет окажешься…

— Пусть эта скромная футбольная победа станет знаком примирения, — Романов перебил ее и взобрался на несколько ступенек трибуны. — Как настроение? Что думаете делать, если проголосуют за вас?

— Сразу за тобой пошлем, отрок, — не глядя на него, ответила Маргарита: она удовлетворенно оглядывала сестринский сектор, который терял свою сплоченность. Разномастные мужички из команды «Железнодорожник» стягивались к сестрицам и, судя по их довольным физиономиям, заводили разговоры, далекие от агитационных.

— А хотите, погадаю? — Романов неожиданно для себя самого подошел к Маргарите вплотную и взял ее крупную мягкую руку. Он вгляделся в эскизные линии на широкой ладони и, нахмурив брови, с серьезным видом заговорил: — Зрю глубоко четность святую, — он провел пальцем по одной из линий.

Маргарита недоверчиво хмыкнула, опасливо посмотрела на него, но руку не отняла.

— Мэром станете, красавица. Вижу предков влиятельных, — Романов поцокал языком. — Воссядете в кресло Александрии Петровны, и распространите идеи свои в массы. Триумф будет! Но недолгий, — Романов наклонил голову. — Так-так, вижу почему. Неподготовленных и слабых умов коснется четность, но она их и разрушит. Не захотят люди возжелать добра ближнему, а уж как четность в умы мужеские войдет, так и возникнут пары ненадежные. И желать они будут себе всякое не по вашему канону и забудут благодетельницу свою. И ждет вас пожизненный запрет на въезд.

Романов перевел дыхание:

— Дальше туманно, у вас тут Юпитер зашел за Водолей.

Новый голос внутри Романова подсказывал, что нет более удачного союзника для его мэрства, чем Маргарита. И так же, как в агитационные дни с Александрией Петровной, он сопротивлялся этому голосу и не хотел ему следовать. Романов помассировал виски и серьезно посмотрел на Маргариту.

— Мне потребуются влиятельные люди, когда я вступлю в должность, — не дрогнув, продолжил он.

Маргарита перевела тяжелый взгляд на Романова, ухватилась за лацкан его пиджака одной рукой и тряхнула так, что секундомер подпрыгнул у нее на груди. В секторе сестриц смолкли голоса.

— А ну, посмотри на меня орлом! Что ж ты все как дохлый птенец, — она тряхнула его еще разок, и Романов чуть не задохнулся. — Держи марку, победитель несчастный. Он уж и победил, и посты раздал. Уверовать бы тебе, но, вижу, мозгов многовато. После нашей победы потолкуем, бабы — они жалостливые, — протрубила она и отпустила руку.

Романов засмеялся и закашлялся одновременно, в груди саднило от цепкой Маргаритиной хватки. Он отошел к перилам, посмотрел на нелепую гигантессу, салютующую своим приспешницам, и ему показалось, что он видит ее из окна набирающего скорость поезда. Если бы он смог ее уговорить, лучшего союзника было бы не найти. Теперь же она оставалась на заброшенном полустанке, огромная и бесполезная. Так, наверное, гроссмейстеру жаль ферзя, лежащего рядом с доской, которого больше нельзя взять в игру.

Нет-нет, другого выбора не может быть, этот четный цирк допускать к власти нельзя. Есть только он — Романов. Никто другой людям не поможет.

Внезапно Романова посетила страшная, но все объясняющая мысль — а что если его истинное желание вовсе не талант? И не спасение пацанов? Может быть, это… власть? А талант лишь промежуточное звено — все про всех знать, все предвидеть, указывать каждому его место и наводить порядок. И хочется ему сейчас именно этого: вцепиться в эту власть, несмотря ни на что, черпануть ковшом со дна котлована, ломая трубы, срывая провода, и завладеть, пусть на время, пусть ненадолго. Взять и сделать как надо, упиться этим чувством, когда каждое движение окружающих — истинное продолжение твоей воли, и никто не посмеет в этом усомниться. Но почему это пугает его?

Из динамиков грянула бодрая мелодия, захлопали на ветру флаги.