Стеклобой - Михаил Перловский

— Но я же веду экскурсию, освещаю тьму незнания!

Я хочу…

— Слова в этом цеху дорого стоят, — перебил его Семен, и Романов увидел наконец, что тот напряжен и сосредоточен.

— А где касса, вы мелочь принимаете? — передразнил его Романов.

— Ты что, совсем не понимаешь, где находишься? — Семен сощурился.

— Что вы носитесь со своей стеклянной продукцией, — Романов был рад, что ему удалось задеть непроницаемого Семена. — Подстаканники простаивают? Да все это не стоит и кирпича тех домов, которые снесла ваша гидра два дня назад!

— Дома жалко, — согласился Семен.

— Пропускной режим, рации, погрузчики и кодовые замки ставите на свою допотопную стекловарню, — Романова несло, и он не пытался себя сдерживать, — вы бы исторический квартал так охраняли, — Романов достал сигареты и развязным жестом попытался закурить. — О, старые знакомые, это у вас передовики производства? — Романов ткнул сигаретой в сторону висевшей на стене фотографии с крупным мрачным мужчиной и старухой, строго смотревшей прямо перед собой.

Семен перехватил его руку, неторопливо вынул сигарету и раздавил в кулаке:

— В гутах, деревянных избах, — старейшая лаборатория, она старше города. Стекло плавят из шихты по особому старинному рецепту, оборудование то самое, что привезли купцы Кружевниковы. Агрессивное производство, но мы ничего не меняли. Нынешний завод, как тебе известно, был специально построен вокруг этих самых первых гут, чтобы сохранить их как есть. Здесь наш главный испытательный полигон, и главный музей, и архив — все в этих гутах. Это каждый ребенок знает, — Семен вздохнул. — Хороший будет у нас мэр. Песчаный карьер, старушка, ее сын, сдавший карьер купцам, ты же историк, книжки читал?

— Читал, только причем тут купцы и песчаный карьер?

— Ты из младшей группы, мальчик? Мама знает, куда ты пошел? — Семен внимательно посмотрел на Романова. — Кружевниковы — приезжие купцы, из архангелогородцев. По легенде они заинтересовались местным лесом, однако оказалось, что вывозить его непомерно дорого. Решили создать стекольное производство; когда к карьеру протянули железную дорогу, появился город. А передовики производства — это беглый актер из крестьян Адам со своей матерью, которые открыли тайну песчаного карьера купцам. Их портреты, тайком переснятые с нашей информационной доски в холле администрации, многие носят с собой как талисман. Теперь ты знаешь столько же, сколько любой житель города.

Семен втолкнул притихшего Романова в зал с вывеской «контроль качества»:

— Пройдешь насквозь — и ты на воле.

На больших круглых присосках в зале высились стены из стекла, за каждой горели вертикальные люминесцентные лампы. За одной из них на передвижной лестнице сидел рабочий с увеличительным стеклом на лбу. Он всматривался в прозрачную толщу стекла и обводил маркером некоторые участки голубоватой пустоты, будто заставляя пылинки волшебным образом замирать на лету.

Внезапно аварийные лампы погасли, за полупрозрачной дверью справа вспыхнул яркий свет, и Романов увидел фигуру человека, в точности похожего на… Макса. И хотя его лицо скрывали маска и очки, фигура рубила воздух рукой совершенно по-максовски — первое, второе, третье…

Романов двинулся вбок, стремясь получше рассмотреть силуэт за полупрозрачной дверью, и, не заметив, задел локтем стеклянное полотно, рухнувшее на бетонный пол спустя одно бесконечное мгновение. Раздался хрустальный звон; Романов, потеряв равновесие, упал на кафель, его правую ладонь обожгло.

— Чтоб вы провалились, — процедил он.

— Два человека в шестой цех по коду желтый, — сказал Семен подбежавшему пареньку в синем.

— Вставай, — Семен говорил медленно и взвешенно. — Приди в себя. Соберись. Ты мэр через два дня. Главный человек.

— Я главный? Да тут у вас одна главная, которая взрывает, что ей вздумается, — Романов скользил ногами по осколкам, пытаясь встать.

— Завод выпускает стекло, это ключевое производство в городе. Мэр обязан обеспечивать бесперебойный выпуск и следить за остеклением, — размеренно, как будто не слыша его, продолжал Семен.

— Ключевое? Что ж тогда в памятках об этом не пишут? Отвечайте, рыцарь пробирки и стакана! Все желания да исполнения, уникальное стекло — вот что нужно людям!

— А если мэр не будет следить за остеклением, как полагается, я его лично заставлю это делать, — Семен сжал кулак на вороте Романова и рывком поднял вверх.

— Вы рехнулись, Семен? — попытался вырваться Романов. — Что, черт его дери, такого важного в этом вашем стекле, в вашем разваленном заводе, во всей этой психической секретности?

— Как твой личный гид, — в голосе Семена отчетливо звучали металлические нотки, — спешу напомнить, что именно с помощью стекла, выплавленного в гутах, город исполняет желания людей. Но только при условии, что стекло целое и невредимое, без трещин и сколов будет стоять в каждом окне каждого дома, каждой булочной и каждого трамвая. Это понятно? — Семен разжал кулак и нарочито стряхнул пылинку с плеча Романова. — Экскурсия окончена.

Они прошли цех насквозь и вышли рядом со второй проходной. Романов прижимал к пораненной руке предвыборную листовку. Одноглазой Клавы на входе не было.

Досада от собственной беспомощности поглотила его целиком, вытесняя любопытство. Случилось то, что он ненавидел в своей работе больше всего — когда в привычном, вдоль и поперек изученном материале обнаруживалось нечто абсолютно новое и неизведанное. Айсберг в безопасном фарватере. Айсберг, который он не заметил. Незадачливый шпион проник на заседание тайной ложи масонов под видом официанта, но его выдворили сразу после смены блюд.

Трибуну городского стадиона заливало осторожное утреннее солнце. Ряды разноцветных сидений уходили высоко вверх, меняя цвета от рыжих до небесно-голубых, переходящих в белые, достающих до молочных облаков. Романов стоял, прислонившись спиной к футбольным воротам, и боролся с желанием пройтись босыми ногами по свежей зеленой траве, сняв ботинки. Потертые, видавшие виды, они будто не узнавали нового Романова и стремились вернуть потерянного хозяина. В этом стремлении Романов их полностью поддерживал — в неудобном сером костюме со склада он чувствовал себя отвратительно. Пиджак сдерживал любое его движение, с усилием приобнимал за плечи, будто подозревая обо всех его намерениях и стараясь по мере сил не допустить лишнего. Слава богу, подходящих ботинок его размера в городе не нашлось.

Романов сбежал сюда за несколько часов до торжества, которое с помпой должны были провести на центральной площади. Он вспылил, огрызнулся и выскочил из черного служебного автомобиля, на котором его везли неизвестно куда со словами «начальству виднее». Всю неделю, как угловатый заводной медведь он делал то, что его просили: ездил на встречи, жал чужие, мясистые, неприятные руки и подолгу чего-то ждал. Проходные, актовые залы и пыльные площади слились в тоскливую вязь. Вокруг крутились незнакомые люди с искаженными в улыбках лицами. Беспощадный воротничок новой рубашки яростно душил его, неумолимо вызывая тошноту. Любой разговор с Александрией Петровной превращался в язвительную пикировку, и, если уж выпадала возможность поставить Романова в глупое положение, она делала это с нескрываемым удовольствием. И вот силы кончились прямо перед церемонией, в результате чего он теперь подпирает спиной ржавые ворота.