Проклятая реликвия - Майкл Джекс

— Джон Хэнни, ты пойдешь со мной. Немедленно.

На лице юноши отразились сразу и стыд, и потрясение. Он начал бормотать какие-то жалкие оправдания, но учитель не собирался его выслушивать. Он пошел по Еврейскому Переулку, таща за собой спотыкающегося и стонущего юношу. Быстро поворачивая направо и налево, Фальконер вернулся в колледж Аристотель.

В спокойном и безопасном общем зале он усадил Хэнни у тлеющих в камине углей. Остальные студенты уже разошлись по спальням, беспечно оставив у очага остывшую похлебку. Фальконер навис над Хэнни и потребовал объяснить, каким образом юноша устроил заварушку. Лицо Хэнни побелело, как простыня, и отвечал он, задыхаясь.

— Клянусь, я не говорил, что это евреи. Это все тот гигант с бельмом. Он сказал, что это, должно быть, евреи, потому что они всегда убивают христиан для своих ритуалов.

Фальконер с отвращением засопел. Он обязательно сообщит Баллоку про мужчину с бельмом на глазу, если констебль не сумел схватить его прямо на улице. Юноша повел себя глупо и неосторожно, как любой молодой человек, которому есть, что рассказать. Но что же он такое сказал, что так возбудило толпу? В тех подробностях, что Хэнни поведал ему и Питеру Баллоку, не было ничего особенного. Может, он что-нибудь утаил?

— Думаю, тебе лучше рассказать мне все, Джон.

Джон угрюмо уставился в пол, на темно-коричневое пятно от пролившейся бобовой похлебки и начал подталкивать ее ногой в солому.

— Если я расскажу, вы мне все равно не поверите.

Фальконер мягко улыбнулся. Молодые люди вроде этого студента часто воображают, что видели чудо, особенно если их взгляд затуманен выпитым. Даже если они увидят что-нибудь необычное, этому всегда есть рациональное объяснение.

Путеводной звездой магистра была логика Аристотеля, которая требовала научных наблюдений и сопоставления фактов. Время от времени в прошлом он бывал довольно неосторожен, высказывая вслух свое мнение о верованиях других, и это привело его к неприятностям с Церковью и университетским начальством.

Не один ректор намекал на ересь и угрожал тем, что магистру придется предстать перед клерикальным и университетским советами. Это не упрочило его положения в университете, и репутация оказалась запятнанной. Впоследствии магистр стал осторожнее и уступчивее, хотя это его совсем не радовало. Но он устал от конфликтов и ссор, от постоянных вопросов, хочет ли он вообще преподавать. А теперь ему приходится сталкиваться с такими заблудшими юнцами, как Джон Хэнни, и его взгляды возродились.

— Возможно, я удивлю тебя, Джон Хэнни, но я уже достаточно стар и повидал многое — и должен сказать, что крайне редко, если вообще когда-то, видел нечто, достойное удивления. За исключением легковерности студентов.

Джон вспыхнул и, запинаясь, пустился в откровения.

— Я правда ходил в ту ночь удить угрей. Честное слово. И на самом деле уснул в хижине, и меня разбудил шум. Но вот увидел я больше, чем рассказал вам и констеблю.

Юноша замолчал, и в глазах его появилось затравленное выражение.

— Продолжай. Ты должен рассказать мне все.

— Когда я вылез из хижины, я его увидел.

— Мертвого монаха?

— Нет. Его. Убийцу. Он наклонился над телом и держал кое-что в руках. Искривленное лезвие. Похоже на серп. Я смотрел, как он поворачивал тело и выпрямлял ему ноги. И еще он делал руками над телом что-то, похожее на магические пассы. А потом положил серп монаху под руки и скрестил их на груди. Так что же он делал с человеком, которого убил, если не проводил какой-нибудь еврейский ритуал?

Фальконера это тоже интересовало, но он не думал, что Хэнни видел какой-нибудь ритуал. Это больше походило на то, что убийца обыскивал труп монаха. Но кого же увидел юноша, если это так напугало его, что он не осмелился сразу рассказать об этом?

— Скажи, кого ты видел.

У юноши от ужаса перекосилось лицо.

— Я решил, что это сам дьявол, сэр. А уж если не он, значит, еврей. Огромный, весь в черном, и я даже лицо увидел, когда он отвернулся от тела. Очень темное, а глаза горели, прямо как угли. Клянусь, это чистая правда. Он мне напомнил того юнца, Дьюдона — он вечно насмехается над христианами и похваляется, что он куда богаче, чем мы.

— Но ты не называл его имени толпе?

— Нет, профессор!

Фальконер сдержал гнев, готовый выплеснуться на глупого юношу, который бездумно превращает евреев в демонов. Но вдвойне тревожно то, что Хэнни решил, будто видел на месте убийства сына Беласет. Большинству людей не потребуется больше никаких доказательств вины евреев.

— Я хочу, чтобы ты как следует подумал: воспользовался своими мозгами и обдумал то, что действительно видел. Может, утром начнешь рассуждать здраво. Тогда мы и расскажем все констеблю.

Хэнни опустился на табурет и недоверчиво взглянул на преподавателя.

— Профессор, вы не верите в дьявола?

Фальконер заворчал. Ну как можно объяснить все этому неоперившемуся юнцу, не впадая в ересь?

— В дьявола? Давай скажем вот как, Джон. Я верю в то, что человек может причинить безграничное зло.

Питер Баллок зевнул и потер копчик. Он провел бестолковую ночь, добившись только того, что замерзли ноги да заныла спина. После того, как его выдернули из постели из-за волнений в еврейском квартале, оказавшимся, в сущности, пустяком, он решил воспользоваться тем, что его все равно разбудили, пробрался во двор церкви святой Фридесвиды и нашел себе укрытие за пустующим прилавком. Баллок видел, что в церкви все еще горели тоненькие свечки, видел чью-то тень, двигавшуюся внутри.

Должно быть, это брат Ричард Яксли, выполнявший обязанности хранителя. Во время праздника монах на ночь оставался в церкви, чтобы сторожить усыпальницу.

Точнее, должен был в ней оставаться. Баллок не сомневался, что монах покидал свой пост в ту ночь, когда толстяк Уилл Плоум забрался в раку. И подозревал, что Яксли отсутствовал и в ту ночь, когда убивал брата Джона Барлея из аббатства Осни.

Но подозрений недостаточно. Баллоку требовались доказательства. Поэтому ночью Баллок твердо вознамерился добыть доказательства, шпионя за монахом.

Взобравшись на стену, он хорошо видел передвижения Яксли по церкви — тот ходил от одной коробки для пожертвований к другой, собирая деньги в мешок, скоро сделавшийся весьма тяжелым. Тогда он пошел к алтарю, на какое-то время исчезнув из ограниченного поля зрения Баллока. Говоря по правде, его не было так долго, что констебль собрался войти в церковь, решив, что Яксли ускользнул от него. Но тут монах снова появился, уже без мешка. Баллок смотрел, как Яксли поднимается на хоры, расположенные на уровне окон. Там он расстелил соломенный матрац и улегся на него. Разочарованный Баллок с завистью смотрел, как монах с комфортом, в тепле, проводит эту ночь над усыпальницей.

Наступил серый рассвет, и Баллок, расправляя ноющие члены, пошел подкрепиться хлебом и элем. Расстроившись из-за того, что ему не хватило мудрости проследить за Яксли раньше, Баллок не сразу услышал своего старого друга Фальконера, окликавшего его сзади.