Надрез - Марк Раабе

– Как там кофе? Ты уже… Ой! – Увидев Габриэля и Дэвида, она останавливается.

– Шона, это Габриэль, мой брат. Габриэль – Шона.

Габриэль холодно смотрит на нее.

– Ла-адно, – растягивая слова, произносит Шона. – Я уже ухожу.

– В этом нет необходимости, – отвечает Габриэль. – Мне все равно пора убираться отсюда.

Шона и Дэвид переглядываются.

– А ты уж будь любезен, окажи мне хотя бы одну услугу, ч-черт! Если кто-то к тебе придет и спросит, видел ли ты меня, просто скажи «нет». Если не ради меня, то хотя бы ради себя самого.

– Что это значит?

– Да так, просто на всякий случай. И не верь им, понятно?

– Слушай, ты не мог бы высказаться яснее? Кто ко мне придет? И какого черта они придут?!

– Сам увидишь. – Габриэль кивает Дэвиду и направляется в коридор.

– Что ты на этот раз натворил? – кричит Дэвид ему вслед.

Но Габриэль молча захлопывает за собой дверь.

Спустившись по лестнице, он выходит из дома и, оглянувшись, идет направо, а потом сворачивает в тихий боковой переулочек. В тени ворот во двор он останавливается, смотрит на коричневый конверт, на неровные красные буквы. Это не почерк Лиз. Поспешно разорвав конверт, он заглядывает внутрь. Но там оказывается не письмо, как он думал, а мобильный телефон.

Достав его из конверта, Габриэль смотрит на экран. Корпус покрыт царапинами, кое-где пластик отломился. И все же Габриэль сразу его узнает. И телефон словно чувствует его прикосновение – он начинает звонить. Сломанный корпус вибрирует в руке.

И рингтон Габриэль тоже сразу узнает. Та же мелодия, что звучала в квартире Дэвида.

Это мобильный телефон Лиз.

Берлин, 3 сентября, 08: 52

– Вау, – говорит Шона, когда за Габриэлем захлопывается дверь. – Этот парень кого угодно напугать может.

– Мой брат во всей красе. – В голосе Дэвида слышится разочарование.

– Он всегда был таким?

Дэвид пожимает плечами.

– В общем-то, да. По крайней мере, после смерти моих родителей.

– А что тогда случилось? Как они погибли?

Дэвид вздыхает. Он стоит в кухне, крутя в руках пустой бокал из-под вина. Затем открывает холодильник и наливает апельсинового сока.

– Прости, – бормочет Шона. – Я не хотела…

Дэвид смотрит на желтую жидкость, в которой растворяются остатки красного вина, и откашливается.

– Их убили. Точнее, застрелили.

Шона потрясенно смотрит на него.

– О господи, какой ужас!

Дэвид пытается улыбнуться, но улыбка выходит натянутой.

– Та ночь была сущим кошмаром.

– Сколько тебе было лет?

– Семь. Я проснулся из-за шума в доме. Там будто стадо бегемотов носилось. Я хотел спуститься на первый этаж, посмотреть, что происходит. Но дверь была закрыта. Заперта.

– Тебя заперли в комнате на ночь? Родители всегда так делали?

Дэвид качает головой.

– Нет. Я испугался, начал трясти дверную ручку, а потом вдруг услышал выстрел. Один. А потом еще три. И стало тихо. Я заполз под кровать и не мог заставить себя пошевелиться.

– А где был Габриэль?

Дэвид какое-то время молчит.

– Я не знаю, – шепчет он наконец. – По крайней мере, не со мной в детской.

Шона в ужасе смотрит на него.

– Ты хочешь сказать, что тебя заперли одного в детской, а Габриэль был где-то в доме, когда ваших родителей застрелили? И он видел, кто это сделал?

– Я не знаю.

– Неужели вы никогда не говорили об этом?

– Нет. В смысле, говорили, конечно. Проблема в том, что он не помнит ту ночь.

– Ты имеешь в виду, у него что-то вроде провалов в памяти?

– Травма. – Отхлебнув из бокала, он чувствует, как сок стекает по горлу, а во рту распространяется кисловатый привкус. – По словам врача, тяжелая травма вызвала амнезию. Будто Габриэль стер эту ночь из своей памяти.

– О господи… – Шона качает головой. – А кто выпустил тебя из комнаты?

– Габриэль. – Дэвид делает еще глоток. – Мне показалось, что прошла целая вечность. Вдруг запахло горелым, и я услышал топот на лестнице. Габриэль вбежал в комнату, встрепанный, запыхавшийся. Он схватил меня за руку и потащил в коридор, а потом вниз по лестнице. А в гостиной лежали мама и папа… – Дэвид запинается. – Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами. – Отставив стакан, он подливает себе сока. – В общем, Габриэль вытащил меня из дома на улицу. А потом приехали пожарные.

– Пожарные?

– Дом сгорел. Почти дотла. Там больше нечего было спасать. Буквально. Ничего не осталось.

– Ох, ну и дерьмище… – шепчет Шона.

Кивнув, Дэвид смотрит в окно. Над телебашней собираются дождевые облака, тяжелые, сизые.

И тут раздается звонок.

Вздохнув, Дэвид приглаживает волосы и неохотно направляется к двери, к домофону.

– Вот черт! Он вернулся.

– Дэвид, погоди. Ты же понимаешь, что не должен ему открывать, верно?

Дэвид устало кивает, затем нажимает на кнопку домофона.

– Да, кто там?

– Доброе утро, – доносится голос из динамика. – Меня зовут Грелль, я следователь берлинской уголовной полиции. Речь идет о вашем брате.

Дэвид чувствует, как подгибаются ноги.

– Мне хотелось бы задать вам пару вопросов.

– Вы не могли бы уточнить, что именно произошло?

– Мне хотелось бы обсудить это с вами лично. Я могу подняться в квартиру?

– Я… А мы не можем…

– Господин Науманн, откройте, пожалуйста, дверь.

Дэвид стонет.

– Господин… Простите, как вы сказали, вас зовут?

– Грелль.

– Господин Грелль, я не общаюсь с братом, и вот уже двадцать лет я…

– Послушайте, господин Науманн, я знаю, что брат звонил вам из камеры в участке. Ваш номер сохранился в телефоне. Дело в том, что сегодня утром ваш брат сбежал из камеры, он вооружен и захватил в качестве заложника психиатра. Поэтому давайте вы все-таки откроете дверь, вряд ли вам бы хотелось, чтобы вся улица нас слышала.

Лишившись дара речи, Дэвид смотрит на динамик. Ему кажется, что время отмоталось на двадцать лет назад, и все снова так, как было тогда.

– Господин Науманн? Алло?

Дэвид открывает дверь подъезда.