Секс-защитник по соседству - Любовь Попова

Тем более, что скоро Илий поднимается, и заставляет коснуться губами гладко выбритых яиц. Пока его член протискивается сквозь плотно сжатые дыньки.

— Ох, мать твою, — резко выдыхает Илий. Упирается кулаками в матрас и начинает двигаться. Вперед сквозь грудь, назад, к моему языку. Слюна выделяется постоянно, стекает по лицу, пока я скольжу по гладкой поверхности яиц и члена. А Илий трахает меня. Так, как не делал этого раньше. Совершенно не заботясь о моем комфорте, он просто берет меня в отверстие, о котором я раньше не задумывалась.

— Сильнее лижи, — требует он и вдруг заталкивает мне член прямо в глотку. Да так глубоко, что я готова задохнуться. Вытаскивает с пошлым звуком и принимается снова трахать грудь. Теперь жестко, стискивая их руками, пока я не чувствую, что яйца под языком твердеют, член надо мной становится больше, а работа бедер Илия напоминает беспрерывный часовой механизм.

Он уже еле сдерживается, рычит, матерится и мигом орашает мой живот своим семенем. Почти ложится сверху, чуть выдыхает и вдруг подставляет мне руки под задницу, поднимает на себя и переворачивается. Откуда у него столько сил. Страшно подумать, как он отреагировал бы, лишись их.

Пока Илий вертит меня для собственного удобства, приходиться руки поставить на пол, пока он кладет мои ноги к себе на плечи и принимается грязно и влажно вылизывать промежность. Стрелять током в клитор, обжигать дыханием половые губы, грубо разминать задницу.

— Самая сладкая дырка, что я видел, — слышу сверху сквозь собственные приглушенные стоны. Сквозь шум крови, что бьется потоками в мозгу. Сквозь удары сердца. Сквозь поднимающийся из глубин тела оргазм. Острый, даже болезненный. Такой сильный, что хочется кричать, но я мычу, потому что привыкла, что мы в доме не одни. И даже словам его матери не вмешиваются в яркое удовольствие, что он мне дарит губами и языком, потому что я знаю. Илий мне не соврет. Если он выбрал меня, ничто не помешает ему быть со мной. Ничто.

Ничто, кроме обстоятельств, которые нам порой неподвластны.

*** Ольга Романова ***

Внутри будто что-то живое умерло. Желания, мучавшие Ольгу ранее, стали расплывчатыми. Ничего не хотелось. Просто вот так лежать. Смотреть в пустоту. Даже еда и та потеряла свой вкус. Даже сестра, сказавшая, что отравляется на последнюю встречу с Беляевым, не стала причиной прийти в себя.

Разве что только спустя несколько часов. После того, как внизу, что-то разбилось.

Ольга встряхнула головой и словно снова ощутила касание руки.

— Анжелика, — зовет она, но ответа конечно не слышит. Той уже несколько часов нет в доме. Да и никого нет. Родители не захотели быть в стороне, и отправились вместе с Илией и Ликой. И все уговоры были напрасны.

Оля поднимается с кровати и чувствует, как все тело затекло. Разминает мышцы и смотрит на дверь. Она ведь точно слышала, как что-то разбивается. Но точно знает, что все улетели на вертолете. Тогда, кто это может быть?

Внезапно в ней всколыхнулась злость. Острая, стремительная как пламя. На себя, за чувства к тому, кто ответить никогда не сможет и на всю ситуацию. Если бы не мужчины, они с Ликой не оказались бы в таком положении. Ее бы не унижали. А Лика бы не забросила сестру ради орангутанга.

— Ненавижу мужиков, — просипела она себе под нос и на всякий случай взяла настольную лампу на длинной ножке. Прошла босыми ногами по ковру, радуясь, что очень тихо и выглянула за дверь.

Коридор был пуст и судя по полумраку, время близилось к вечеру. Она вышла, взяла покрепче ножку лампы и стала шагать к лестнице. Посмотрела вниз, но и там никого не увидела. Стала спускаться, так осторожно не только из-за неокрепшего после долгого лежания тела, но и из-за интуиции, что здесь есть кто-то еще.

Она посмотрела на несколько дверей. Одну она помнила хорошо, это спальня хозяев дома, которые судя по рассказам Лики, не жалуют сестер.

Еще одна была на выход из дома. Через нее пронесли Ольгу, после спасения. Еще одна была в ванную. А вот эту дверь Ольга не помнит. Даже представить себе сложно куда может вести железная преграда. Почему-то приоткрытая. Она осматривается по сторонам и никого не находя, движется к ней. К странной двери, за которой сплошная тьма.

И только она открывает дверь шире, чтобы заглянуть, что же там, как рот ей закрывает широкая, шершавая ладонь, а ухо опаляет до ужаса знакомый голос.

— Скучали, госпожа Романова?

Сидеть в этом замке, Айаалу не улыбалось. А девчонка будет хорошим способом защиты. Хорошим способом торга. Вдвоем их не тронут. Здесь конечно горы, но автомобиль на ходу, а припасы он уже собрал. Случайно разбил бутылку с молоком. Хорошо, что Романова вышла. Он думал, что она уехала со всеми, но так даже лучше.

Его посадили в подвале. Были уверены, что он не сможет сбежать. Он и не пытался. Ждал. Но его прошлое столь многогранно, что не выбраться их обычного подвала было бы стыдно. Так что для него все складывалось очень удачно.

Можно доставить девчонку Ломоносову, если тот ее еще хочет и спокойно вернуться на прежнее место. Это, если их не убьют по дороге.

— Слушай сюда, Романова. Из-за тебя я оказался в этом положении. Из-за тебя может пострадать моя семья. И ты, теперь должна будешь подчиняться… Или я тебя убью, а твои внутренние органы отправлю сестре. Думаю, ты понимаешь, как аккуратно я умею их вырезать. Романова?

— Понимаю, — промычала она ему в руку, но почему-то не тряслась от страха. Встреча с врачом встряхнула ее. И она прекрасно понимала, что он попытается вернуть ее Ломоносову. Но желание отомстить всему роду мужскому не пропало, а до Питера путь не близкий. А значит времени у нее много. Она устала жить овощем, она начнет свою игру. Она не позволит какому-то докторишке ставить свои условия.

Но прежде чем уйти, она нашла способ написать сестре записку, в которой попросила более не волноваться за нее.

Им давно нужно было разделиться. Давно нужно было начать жить раздельно и перестать переживать друг за друга. Ольга всегда жила с кем-то, под чьим-то контролем, и выезжая с врачом за территорию дома на украденной машине, смотря как за окном проносятся красоты Карелии она впервые чувствовала себя по настоящему свободной и живой.

И даже боль от поступка Паши становилась не такой острой. Теперь она сама будет строить свою жизнь, и врач ей в этом поможет.

— Как вас зовут? – спрашивает она, подлетая на очередном ухабе, но когда он молчит и на третий вопрос, включается в игру. – Меня зовут Оля. И я как понимаю, для вас последний шанс вернуться к Ломоносову. Мне уже нечего терять, и я могу спокойно выброситься из машины. Лететь, — посмотрела она в пропасть, пока они ехали по серпантину, — я буду долго. Так как вас зовут?

Айаал бросает взгляд на самоуверенное, миловидное лицо и даже несколько удивляется, не увидев в нем страха. Только бахвальство. Пусть и напускное.