Необыкновенное обыкновенное чудо - Юрий Владимирович Каракурчи

Тишина и неподвижность длились около четверти часа. Потом в гостиную вошел Марко. Нина закричала, чтобы он замер, но он не послушался. Он подошел к ней, попробовал взять ее на руки, не получилось, она выскальзывала, хотя не сопротивлялась. Тихо захныкала на своем стуле. Марко обнял ее за плечи, помог ей встать. Они вдвоем вышли. Оставшиеся в зале расслабились и переглянулись. Хихикали от неловкости. Кто-то сказал, что надо сообщить доктору, кто-то возразил, что Счицевски с ней разберется лучше доктора. Грязные, злорадные ухмылки – настроение повисло нечистое, такое, в котором человек сам себе неприятен.

Бывает любовь, бывает другое. Дождь, текущий по стеклу и стекающий с горы. Туча, гладящая ледник, слезы по леднику. Бывают обязательства, наложенные любовью. Бывают обязательства, наложенные браком. Бывает другое.

Воспоминания. Ледник тает, и вода в ручьях вспенивается грязью. Когда ледник растает, обнаружится кукла, которая была в него вморожена. Или тело, не изменившее своего вида за десятилетия во льду. Это тело и есть воспоминание.

Что такое секс? Секс – это общение. Более совершенное, чем речь. Общение о прошлом – это воспоминание. Воспоминание – это то, что мы знаем, но не то, что было. Воспоминание – это то, чего не было.

– На самом деле это очень хорошо, Нина, что, как вы это называете, приступ наконец наступил.

– Вы правы, доктор, было чудно. Всем понравилось.

Нина снова была без макияжа, но все равно выглядела старше, чем была. Может, из-за хвоста, в который были собраны нерасчесанные волосы.

– Я понимаю, это неприятно для вас. Но я наконец знаю, в чем ваша проблема. Невозможно лечить без диагноза.

– У меня уже есть диагноз, да?

– Судя по описанию, мы имеем дело с паническими атаками. Панические атаки могут иметь различную этиологию, как соматическую, так и психологическую, но сами по себе они не являются психическим заболеванием, то есть вы не должны бояться, что вас сочтут сумасшедшей. Понимаете? Ведь это из страха быть записанной в сумасшедшие вы ни с кем не делились проблемами?

– Меня в детстве не приучали делиться. Приучали все брать себе. Плохое воспитание.

– Не стесняйтесь. Я не думаю, что ваш случай сложный. Скорее – в самом деле плохое воспитание. О проблемах с мышцами я уже поговорил с Ренатой. Она разработает специальный комплекс для того, чтобы научить вас контролировать напряжение. Ведь это не те судороги, которые случаются в холодной воде, это преувеличенная реакция тела на нервные процессы, и вы сможете ее контролировать. Вы уже сейчас, судя по вашему рассказу, отчасти справляетесь. Другое дело – «захват заложников».

Нина усмехнулась, услышав это выражение. Шварц вежливо улыбнулся в ответ и продолжил:

– Страдающие паническими атаками люди редко умудряются подчинять себе других. Чаще нервируют – ведь окружающие не могут понять беспричинного страха. Но вы были избалованы родителями, вы привыкли к тому, что вас слушаются. Простите, это не психическое расстройство, а дурной характер.

Нина кивнула. Ни облегчения, ни обиды на лице.

– Существенное мы с вами прояснили. Ведь вы согласны со мной в том, что отсутствие действия, по крайней мере пока человек физически существует, не менее чревато последствиями, чем действие?

– Угу.

– Ведь вы видели, что от незатушенного окурка Надежды загорелась салфетка на столе?

– Не видела.

– Хорошо, этого не было. Но ведь могло быть? Поэтому нет смысла заставлять других замереть – это не делает окружающий мир безопаснее и, если желаете, не приводит к затуханию причинно-следственных процессов. В любом случае приходится смотреть в глаза жизни и рискам, которые жизнь несет. Нельзя прятаться от них в панику.

– С сегодняшнего дня так и буду делать.

– А теперь давайте вместе поиграем в детективов и поищем причины панических атак. У меня есть две версии. Взорвавшаяся машина. И bad trip.

– Нет. Это началось не после машины. Не связано.

– Хорошо. А как с расширителями сознания? Продолжаете утверждать, что никогда не пробовали? Дискотеки, вечеринки… Все пробуют.

– Я не всегда делаю то, что все.

– Хорошо. Но если вдруг вспомните – расскажите. Вы же не хотите снова перебирать все детство? Кстати, может быть, у вас есть своя версия?

– Нет.

Шварц на секунду отвернулся к окну:

– Еще одно… Это не имеет отношения к терапии… Но вы уверены, что эти отношения нужны вам?

– Посмотрим.

Отражение Нины вышло через дождь, идущий за зеркалом. Доктор Шварц подумал, что не помнит в этой местности таких климатических пакостей посреди лета.

Три дня после происшествия они прожили вместе. Нина почти переселилась в апартаменты Марко. Когда дождь прекращался, они снова гуляли вдвоем. Ветрено, облака чередуются с солнцем, дорожки усеяны мелкими сломанными ветками, которые спешит убрать садовник-консьерж.

Нина и Марко мало говорили – не говорили о книгах, не говорили о кино, не говорили о биографиях. Им было достаточно разговоров с доктором Шварцем, для которых неизбежно приходилось разлучаться.

Доктор Шварц настойчиво рекомендовал Счицевски прервать пребывание в Центре и лечь в кардиологию, а потом, когда подлечится, – с удовольствием, пусть возвращается. Счицевски соглашался, но говорил, что ему еще нужно урегулировать одно важное дело. Доктор Шварц качал головой:

– Какие у тебя здесь могут быть дела? Здесь Центр духовной регенерации, все дела остаются за оградой.

Марко раз за разом откладывал урегулирование дела, слишком часто выходило солнце. Ночью, после третьего общего дня, серый блестящий дождь снова потек по стеклу, за которым они с Ниной сидели на кровати. Потом дождь внезапно прервался, показалась большая белая луна. Он решился. Он попросил.

– Нина, прости меня. Я знаю, что это невозможно, но все-таки – прости меня. Я виноват. Я испугался тогда.

– Ты же сам говоришь, что это невозможно, – ответила она. – Ты же знаешь, что я не та Нина.

– Да, но… Столько вины на мне. Тяжело.

– Я никогда не прощу тебя. Потому что мне нечего тебе прощать.

– Нина, не будь жестокой, я был молод… Как ты сейчас. Я испугался.

– Но как – я – могу простить тебя? Я другой человек. Подумай сам, Марко.

– Я даже не уверен, что поступил бы иначе, если бы все повторилось. Представить себе эту ситуацию. Но все же ты должна…

– Ложись.

– …меня простить.

Она подняла руки к его голове, заставила его положить голову ей на колени, погладила. Он не успокаивался:

– Мы снова встретились, через столько лет. Целая жизнь прошла. В этом только один смысл может быть: это последняя возможность попросить у тебя прощения.

Нина сидела лицом к мокрому стеклу. Капли светились от лунных лучей. Его большая голова лежала у нее на коленях, прикрытая ее ладонью. Ее спутанные волосы разметались по плечам. Застывшие глаза уставились в луну. Она не моргала.

Когда луна ушла за пределы окна, Марко пробормотал:

– Ты уже простила меня?

Нина не шевельнулась. Он сказал:

– Что-то мне на самом деле нехорошо.