Необыкновенное обыкновенное чудо - Юрий Владимирович Каракурчи

и есть дух. Дух и материя – одно и то же, разные проявления одной и той же сущности. Ты любишь мороженое? Это как внешний вид мороженого и вкус мороженого: разные аспекты одного и того же».

Если он увлекался рассуждениями, Нина просто шла рядом и кивала, иногда прислушиваясь, иногда нет. Но время от времени начинала спорить, и Марко всегда сдавался первым.

– Представляю себе Центр духовной регенерации для лягушек… то есть для обеспеченных лягушек.

– Почему нет? Даже у солнца бывает регенерация, если оно обожжется во время вспышки… Ты же видишь – оно всякий раз снова круглое.

– Никакого смысла в этой фразе!

– Ты, очевидно, права. Критики то же пишут.

Но начинал снова.

«Что-то трагичное есть в страхе, тебе не кажется? Вся природа реагирует одинаково – теленок, которого ведут на убой, пойманная птица, загнанный в угол человек. Насекомые. Даже пауки – ты никогда не пыталась поймать паука? Эти суетливые бессмысленные движения, попытки сбежать, самое жуткое, что они знакомы каждому из нас. Как странно думать, что паук испытывает то же, что испытывал бы ты на его месте. Мы знаем, что животное не выживет, потому что оно в нашей власти. Страх и отчаяние как апофеоз страха, – вот что трагично в смерти, а больше – ничего».

– И боль тоже, – говорила она, и в последний момент передумывала, не задавала вопрос – подсмотрел ли он суетливые движения у той Нины, было ли ей страшно? И прикидывала, где бы найти паука, чтобы попробовать поймать.

– Да, – соглашался Марко.

С

середины июля центр накрыло дождями. Тучи шли с запада, одна за одной, болезненно-желтые. Дождь шел за дождем. Пестрый летний мир стал серым. Пациенты оставались в здании Центра, чаще сталкивались друг с другом в бассейне или в сауне, чаще беседовали и втайне тосковали по смартфонам. В эти дни Нина часто оставалась в комнате Марко. Иногда она часами валялась с книгой на его кровати. Он сам сидел за письменным столом. Думала, что он пишет, но однажды, незаметно подойдя к нему, увидела, что он рисует закорючки на белом листе бумаги.

– Мое присутствие мешает тебе? – спросила Нина. В вопросе прозвучала обида, которой она не испытывала.

Марко ответил раздраженно:

– Конечно, ты не мешаешь.

И они посмотрели друг на друга испуганно, будто эти звуки, эти интонации уже были.

В один из темных от дождя вечеров Нина лежала на кровати Марко и не читала. Ей было скучно здесь, но у себя было бы еще скучнее. Она раздумывала, не пора ли признать ее излечившейся и выпустить. Вдруг попросила:

– Расскажи мне о той Нине.

– Что?

– О Нине, в которую ты был влюблен в молодости. Вы с ней жили. Потом она забеременела, ты настоял на аборте. Потому что собирался стать большим писателем. Потом она умерла. Какая она была?

Марко медленно повернулся. Нина посмотрела в его лицо. Страшно ей не стало, но она удивилась, насколько в целом приятное лицо может стать уродливым в гневе. Красные выпученные глаза, дергающиеся ноздри.

– Что ты знаешь! Ты…

Он пытался сказать что-то еще, но захлебнулся, не смог выговорить.

Нина ничего не ответила. Гнев Марко очень быстро сошел на нет.

– Кто тебе сказал это? – спросил уже спокойно.

– Что?

– Что я собирался стать большим писателем и поэтому настоял на аборте?

– Это написано в одной из твоих биографий.

– Всегда боялся читать их.

– На самом деле звучит глупо. Она сама не хотела?

– Да… Ты не понимаешь, это не так.

– Что не так?

– Всё! Всё не так!

Лицо Марко опять начало краснеть и сжалось в напряженный мячик.

Нина смотрела спокойно и внимательно. Так ли выглядело отчаяние паука, о котором он говорил? Нет. Он снова дышал ровно.

– Ты не понимаешь, что значит не иметь детей.

Этого она не ожидала.

– У тебя есть твои книжки.

– Книжки! При чем здесь… Ребенку все равно нельзя было появляться на свет.

– Почему?

– Что, не написано? – Он полуприкрыл веки.

– Извини. Я знаю, что нехорошо читать биографию человека за его спиной. Но я читала до знакомства с тобой. Меня почти заставили. Софи.

– Софи?

– Бабулька с бриллиантами.

– А… понятно. Прочитала так прочитала…

Нина, настоящая Нина, подложила ладонь под щеку и прикрыла глаза. Дождь навевал дрему. Марко отвернулся к листам, продолжал рисовать крючки.

Через полчаса он ни с того ни с сего заговорил.

– Как я могу это знать, если она сама не знала? Хотела сама, не хотела сама. Мы оба были ошарашены, совершенно беспомощны в ситуации. Будто не знали, что от секса бывают дети, что бывают больные дети… от дури. У нас была хорошая компания. Будущие рок-звезды! Никто из них ничем не стал. И в живых никого уже нет. Свобода. Музыка. Я привел ее в этот мир. Получается, я виноват? Это было как… Как во сне, когда катишься по скользкой наклонной плоскости и не можешь остановиться.

Нина подняла голову с подушки, потом снова положила. Подумала, что Марко должен был все это рассказывать Шварцу, так что слова подобраны давно.

– Мы кричали друг на друга. Бросали предметы. Начинала всегда она, но я заводился. Обещал себе, что не буду заводиться, и все равно заводился, ей удавалось задеть за живое… Моя мама любила ее. Если бы мама могла общаться с Ниной, все сложилось бы. Мама хотела этого ребенка, она бы все взяла на себя. Но она не могла сказать Нине. Она стеснялась своего языка, поэтому ни с кем не говорила. А Нина не хотела делать аборт. А Нина не хотела рожать. Нина хотела отмотать время назад и не быть беременной. Иногда даже этого не хотела, в ней просыпался жесткий материнский инстинкт и заставлял ненавидеть меня, и ненавидеть себя, потому что при этом она не хотела детей, вообще. Я был готов к любому ее решению, но она не принимала никакого решения, она мучила себя, меня и это несчастное нерожденное существо. А время шло. Ты понимаешь, что такое время в этой ситуации? День-день-день – месяц прошел.

Тогда решил я. Мне казалось, я повел себя как взрослый – впервые в жизни. Я взял на себя ответственность. Я решил: сейчас – аборт. Потом – новая жизнь. Чистая. Поженимся как люди. В правильные сроки родим этого же ребенка. Почему-то я решил, что мне наконец начнут платить за рассказы и я смогу содержать семью. Будто маленькая операция была необходимым условием нашего будущего благополучия – во всем. Придумал нашу жизнь. Я настолько твердо верил в наше счастье, что, когда пошли первые симптомы, продолжал мечтать. Эта лихорадка, бред… Я был уверен, что все пройдет, достаточно таблетки аспирина. Даже когда она умирала, я продолжал мечтать, и даже когда она умерла. Мечты преследовали меня, это было жутко.

Живая Нина сидела на кровати и слушала. Несмотря на большую симпатию