Черного нет и не будет - Клэр Берест

Открыв свой личный дневник, она написала: «Надеюсь, что уход будет радостным, надеюсь, что я не вернусь. Фрида». Со спокойной душой Фрида закрыла глаза.

И вот она поднимается с кровати, уверенно стоит на двух ногах, в ней сила девчонки, сила, что была до Аварии, волосы распущены, они длинные, еще черные, она молодая, как весна, распахивает окно, вдыхает свежий воздух, из окна красивый вид, о каком каждый мечтает, на высоте Хэмпшир-хауса хорошо, она смотрит на линию неба, линии солнца, но ведь у солнца нет линий – верно? Она берет за руку Дороти Хейл; вдвоем они делают глубокий вдох и ныряют вниз, смеясь, как дети, что прыгают через лужу.

Серый прах

Диего прекрасно помнит каждую секунду того праздника. Прошлый год, апрель. Первая выставка Фриды Кало в Мексике. На ее родине, в ее Мексике. Первая и последняя. Идея была их подруги Лолы Альварес Браво[145], провести выставку она предложила в принадлежавшей ей Галерее современного искусства, расположенной в оживленном квартале Сона Роса. Прошло тринадцать лет, как они, Диего и Фрида, снова заключили брак, и двадцать четыре года со дня первой свадьбы. Его Фрида, теперь она не встает с кровати, она заблудилась в воспоминаниях, ушедших навсегда. Четырнадцать операционных вмешательств за последние четырнадцать лет, месяцы, проведенные в больничной палате, крики боли, мучительно сжимающие ее плоть корсеты, наркотические средства, алкоголь, отсечение раз и навсегда ноги, которого нельзя уже было избежать.

Лишиться ноги – для нее это было равнозначно концу собственного театра. Окончанию спектакля. Фрида сходила с ума. Она говорила Диего: «Ни в коем случае не смей хоронить меня, хочу, чтобы ты сжег это проклятое тело, я не потерплю ни одной секунды своей загробной жизни, проведенной в горизонтальном положении!»

Диего, постоянно видя мучения жены, иногда с отчаянием думал: если он действительно ее любит, то должен убить Фриду, освободить.

Освободить их обоих.

И Лола сказала Диего: «Удостаивать чести нужно людей при жизни – согласен? А не когда они уже умерли».

И Лоле пришла в голову изумительная мысль. В эту секунду Диего спрашивает себя, а почему идею предложил не он, почему сам до этого не додумался, не организовал в Мехико выставку Фриды Кало. Среди дней, окутанных только серостью, Фрида вновь отыскала кусочек радости. Она сама подготовила все приглашения. Никого не забыла. Начиная с продавца цветов в Койоакане и заканчивая самым влиятельным другом из Америки, всех, кого она повстречала на родине или на другом континенте, позвали; на разрисованных открытках она написала всем одни и те же слова. Словно ребенок, у которого душа нараспашку, желающий пригласить друзей на празднование дня рождения и разбить вместе с ними пиньяту.

Слухи о выставке тут же разнеслись, Лоле звонили журналисты не только со всей Мексики, но еще из Штатов и Европы. В день вернисажа с самого обеда сотни людей собрались вокруг художественной галереи, ожидая, когда распахнутся двери. Это было так характерно для нее, нечто никому не подвластное.

Но вердикт врачей был категоричен: состояние Фриды критическое. Ей строго-настрого запретили вставать с постели.

Диего помнит, с какой наглой улыбкой и вновь искрящимся взглядом незатухаемого пламени – он узнал восемнадцатилетнюю девчонку Фриду – она сказала ему: «Вот что мы сделаем, mi amor…»

Диего помнит толпу, собравшуюся на улице Амберес, ожидающую последнего вздоха королевы, эта толпа пришла, чтобы всю ночь горланить и пить у картин мексиканской Нефертити, все ждали с нетерпением, как вдруг в толпе появился кортеж машин, человек десять принялись осторожно доставать из грузовичка огромную кровать с балдахином, увешанную лентами, зеркалами и Иудами, а на кровати неподвижно лежала роскошно одетая pintora Фрида Кало.

Маленькая нестареющая Фрида, кожа да кости; чтобы скрыть измученное лицо, она тщательно накрасилась, покрыла кожу вынужденной разноцветной маской, маленькая Фрида, выпившая этой ночью много текилы, чтобы прилив боли стал медленно сходить на нет; посетители трогали ее кровать, юбку, браслеты на руках, словно тянулись к святой с чудодейственными силами, словно крали незримый кусочек, – Диего помнит.

Его колдунья Фрида, чтобы усидеть на вершине успеха, она собрала последние капли энергии, взволнованная, полная восторга и радости, словно niña, что впервые слышит искренние комплименты от взрослых, Фрида, требующая больше шума, сквернословия, звуков гитар, больше людей, еще сигаретку, еще стакан, еще стакан! Целующая каждую щеку, каждые губы – надо оставить последние следы помады на нежностях жизни.

Goodbye cocktail перед тем, как броситься с шестнадцатого этажа.

От всего сердца, наполненного любовью, и с дружеским теплом приглашаю вас на свою скромную выставку. В восемь часов вечера – надеюсь, часы у вас есть, – буду ждать вас в галерее той самой Лолы Альварес Браво. Она находится на улице Амберес в доме 12, вход со стороны улицы – чтобы, не дай бог, не заблудиться, ведь это все, что я хотела вам сказать. Единственное, что мне от вас нужно, – искреннее мнение. Вы человек высокой культуры, ваши знания высшей пробы. Эти картины я создала собственными руками, они висят на стенах и ждут не дождутся, когда придут собратья и начнут ими любоваться. Вот и все, мой дорогой cuate[146], с дружеским теплом благодарю вас от всего сердца.

Фрида Кало де Ривера

Диего помнит о своей принцессе Фриде, впервые проплывающей среди картин, среди всех картин, словно среди причудливых и ошеломляющих бликов. Особенно Диего помнит одну работу, написанную в сороковых годах, – «Сломанную колонну». Ужасное, очень откровенное зрелище. Фрида в эротическом беспорядке распущенных волос, голая по пояс, бесстыдно показывает идеальную грудь. Но туловище ее, поддерживаемое корсетом и усеянное гвоздями, разделено надвое, будто картинка по анатомии, и в центре мы с ужасом видим ее позвоночник, представленный разрушенной античной колонной.

Диего никогда не изображал ее голой, зато он нарисовал кожу множества других женщин.

Диего осознает это сейчас, в одиночестве, оставшись с урной праха Фриды, которую ласково положил в детскую колыбельку. Ту самую колыбельку, что постоянно находилась рядом с кроватью его жены; словно заботливая мать, она укладывала в нее любимую куклу. Фрида баюкала и лелеяла своих куколок. Сколько их было? Много. Когда Фрида лежала в больнице, она дала наказ Диего заботиться о куклах, пока ее нет.

И Диего заботился. Огромный Диего с нежностью опекал кукол Фриды как миленький.

Он помнит вечер, когда она умерла.

Весь день не отходил от ее кровати. Доктор повторял:

– Диего, она серьезно больна.

– Знаю.

– Да, но она серьезно больна.

Вечером Фрида подарила ему кольцо, купленное когда-то на годовщину свадьбы.

– Фрида, до годовщины еще три недели, не дари мне его сейчас, пожалуйста.

– Нет-нет, сегодняшний вечер подходит как нельзя кстати.

Фрида уснула, ее дыхание было спокойным, Диего провел кончиками пальцев по губам жены, будто рисовал поцелуй, потом встал. Выходя из комнаты, он повернулся к ней спиной и услышал тихий шепот: «Mi amor, mi único amor, mi gran amor, ahora apaga la luz y cierra la puerta»[147]. А Диего не обернулся. Он погасил свет и закрыл дверь.

И направился на работу в Сан-Анхель.

Диего помнит: во время кремации Фриду отправили в огонь, и из-за жара ее тело вдруг поднялось. Сидя в костре, она смотрела на них всех, живых, с короной пляшущих языков пламени на голове.

Он ни разу не сказал ей, что вместе с любовью к ней начался его лучший отрезок жизни, но теперь уже поздно. Диего помнит, как она, Фрида Кало, с бесподобным видом Фриды Кало часто повторяла фразу: «Смерть – направление, следуя которому нужно существовать, panzón, no?[148]» Или вот еще: «Мы умираем с каждой