Спаси меня, если сможешь - Ольга Християнчук

— Куда-то собралась?

— Ты хоть понимаешь, что это криминал? — выжигаю из злобы, заглядывая в лицо высоченного мужчины. — Ты не боишься полиции?

Он громко хохочет, сжимает мою талию мускулистыми руками и осторожно оттесняет обратно в кабинет.

— Мой шеф сам полиция, — произносит перед тем, как закрыть перед моим носом дверь.

Конечно, здесь живут не простые люди. Хозяин этого дома наверняка большая шишка в городе. Даже если исчезну навсегда, никто не сможет найти. Следы заметутся, свидетели подкупятся.

— Далеко зашла? — слышу довольный голос Александра Петровича.

Разворачиваюсь ответить какую-то колкость, но слышу в сумке вибрацию и мелодия моего телефона пробивается сквозь ткань. Быстро достаю его из тетрадей и конспектов. Смотрю на экран. Давид. Смотрю на его отца, тот с довольным лицом кивает, чтобы я отвечала. Мгновение колеблюсь.

— Давид, — взволнованно говорю.

— Надежда, ты где? — его смущенный голос заставляет сердце ускоренно биться. — Это правда? Ты рядом с ним?

— Меня схватили прямо на улицы, вывезли где-то за город. Рядом стоит твой отец.

Больше ничего не успеваю сказать, телефон вырывают из рук. Мужчина по деловому прикладывает его к уху и снова подходит к столу, подальше от меня.

— Хочешь ее увидеть, приезжай, поговорим, — делает паузу. — Я ничего ей не сделаю, но и не отпущу пока мы не поговорим. Тебе придется приехать, если она для тебя важна. — Снова пауза. Я затаиваю дыхание. — За тобой приедет машина. Жди.

Он выключает телефон и кладет на стол. Отдавать мне не собирается, я понимаю.

Я стою и придирчиво рассматриваю мужчину. Аккуратно зачесанный, выбритый, в дорогом выглаженном костюме, держится уверенно, деловой голос. Он вел себя, как на важной встрече, не показывал ни одной слабины, доказывал свою правоту, не отводил острого взгляда. Но после разговора с сыном замечаю, как он чуть-чуть сутулится, взволнованный взгляд прячет в пол, ладонями трет по утомленному лицу. Он дал слабину только на мгновение и я ее замечаю и поражена увиденным. Выходит он не такая уж и неприступная скала, какой хочет казаться.

Мужчина смотрит на меня понимающим взглядом и недовольно кривится. Я поймала его в момент слабости, и он это знает.

— Извини Надежда, что я так поступил с тобой. Но это единственный способ поговорить с сыном. Надеюсь, хоть сейчас он меня выслушает, — впервые слышу от него откровенные слова.

В кабинете становится темно. Солнце прячется за черные массивные тучи, по окну толчется ветер. Будет дождь. Я сижу на диване, нетерпеливо покачиваю ногой, Александр Петрович занял место своего товарища за столом. Удручающая тишина длится уже определенное время, никто не говорит ни слова. Мы игнорируем друг друга.

На столе оживает мой телефон, и я подрываюсь с места. Но мужчина успевает первым и отвечает, будто это звонят ему.

— Добрый день, — вежливо отвечает тому, кто на том конце линии. Я недовольно сверлю его глазами, но он не обращает на меня никакого внимания. — Ее сегодня не будет. Она заболела. Да. Хорошо. До свидания.

— Кто это был? — требую ответа.

— Это со школы, — сухо отвечает. — Не волнуйся, они все понимают и желают поскорее поправиться.

— Какое вы имели право отвечать? — возмущаюсь, склоняюсь над столом, заглядываю ему в лицо. — Это мой телефон и жизнь моя. Отдайте немедленно.

Тянусь забрать свою вещь, но он быстро прячет его в карман.

— Потом отдам, не волнуйся.

Раздраженно отхожу от него, заглядываю в окно. Ветер усиливается, деревья неистово шатаются, рассыпая остатки пожелтевших листьев. Давида еще нет, и я начинаю волноваться. А если он не приедет? Это будет означать, что я для него не так уж важна и ради меня не будет общаться с отцом. Такая мысль неприятно оседает внутри.

Трудно вздыхаю и возвращаюсь на диван. В таком случае его отец просчитался и зря меня сюда притащил.

— Я хочу помириться с Давидом, — вдруг говорит мне мужчина.

Поднимаю на него глаза, в полумраке разглядеть его трудно, только силуэт повернут ко мне. Наверное, будет буря. Вдруг во дворе сделалось как вечером, и теперь я волнуюсь о Давиде еще больше.

— Плохую вы тактику выбрали, — упрекаю его. — Держите меня против воли. Думаете, он будет рад?

— Это уже крайний вариант, — слышу его грустный голос. — Все остальное я уже испробовал. Звонил, потом приезжал, просил. Пытался все наладить, признавал свою вину, но он слышать не хочет. Стоит на своем.

— Что-то мне не верится, — хмыкаю. — Чтобы такой, как вы унижались.

— Сам не верю, — слышу, как улыбается. — Мне кажется, что он хочет что-то доказать. И зачем? Кому?

— Возможно себе, а может и всему миру. Что он не комнатное животное и может быть самостоятельным и независимым.

— Это ты вбила в его голову такие мысли, — раздраженно плюется словами.

— Почему вы всегда вините меня? — волна возмущения сжимает грудь. — Может, это все-таки причина в вас? Давид знает меня меньше года, а с вами прожил всю жизнь.

По окну начинает барабанить дождь и только его шум нарушает тишину. Мужчина не отвечает, а я надеюсь, что до него хоть что-нибудь дойдет. Он резко встает с места. На мгновение я даже напрягаюсь, думаю, что подойдет ко мне. Он идет к двери и включает свет. По непривычке прищуриваю глаза, теперь я хоть могу четко его видеть.

За дверью слышится шум, приглушенные мужские голоса. Затем дверь открывается и в кабинет влетает Давид. Весь промокший от дождя, с черных волос капли стекают по лицу.

— Где она?! — он возбужденно осматривает помещение, на отца взглядом не задержавшись.

Взволнованная поднимаюсь на ноги. Я так рада его видеть. Он встречается со мной глазами, быстро сокращает между нами расстояние и сжимает в крепких объятиях. Чувствую холод и влагу от его куртки, но не обращаю на это внимания. Прижимаюсь к нему изо всех сил, пока не выходит из груди весь воздух и глубоко вдыхаю аромат его мокрой от дождя кожи.

Давид вздыхает с облегчением, целует в губы и отстраняется. И мне сразу становится холодно и одиноко без его прикосновений.

— Ты вообще границ не имеешь?! — его резкий голос прорезывает воздух, в мгновение электризует его невыносимым напряжением. — Зачем ты сюда ее притащил? Что ты хочешь этим добиться? Я не поддамся твоим провокациям. А Надежду вообще пальцем не трогай, пожалеешь.

Давид бросается к отцу, спокойно стоящему у двери. Я пытаюсь схватить его за руку, остановить, но не успеваю. Делается страшно. Давид злой, не контролирует себя и кто знает, что может натворить. Но Александру Петровичу кажется безразлично. Он не отстраняется, когда сын подходит почти в притык, не смущается от убийственного взгляда. Он будто мирится с ситуацией и принимает агрессию Давида.