Король-Солнце Людовик XIV и его прекрасные дамы - Наталия Сотникова

Герцогине было даровано право вести корреспонденцию с королем напрямую, минуя посла, причем король в письмах называл ее «моя кузина». Можно себе представить ценность той информации, которую названная дама получала буквально из первых уст. Луиза странным образом сохраняла приверженность девизу своей семьи «Верность всегда и повсюду»: хотя она сменила подданство, но всегда оставалась предана своему отечеству. Именно ее влиянию приписывают тот факт, что Карл II на смертном одре принял католичество. Хотя у фаворитки было множество поклонников, но изменить королю она решилась только один раз, в 1683 году, когда в Лондон прибыл красивый, распутный и за многие грехи отлученный от французского двора шевалье де Вандом, племянник того самого герцога де Бофора, который пристроил Луизу во фрейлины при покойной Генриэтте Орлеанской. Роман продлился недолго: Луизу охватило такое смятение, что она повинилась королю, а тот великодушно простил ее.

Но излишне бурная жизнь подорвала здоровье Карла II, и в 1885 году он скончался, чуть ли не в последнюю минуту прошептав коченеющими губами своему брату, Иакову II:

– Позаботься как следует о герцогине Портсмутской.

Трудно сказать, как сложилась бы дальнейшая жизнь Луизы при английском дворе, но Иакову не было суждено царствовать долго, он был вынужден бежать в Париж к своему двоюродному брату, за ним последовала и Луиза, понимая, что при новом короле-протестанте, нидерландце Вильгельме III, ей придется несладко. Она не успела вывезти роскошную обстановку и предметы искусства, украшавшие ее покои во дворце Уайтхолл, и впоследствии все ее имущество сгорело во время очередного пожара.

Отягощенная долгами Луиза впоследствии обосновалась в своем французском поместье, основным источником ее существования была пенсия, установленная ей Людовиком ХIV и сохраненная по его смерти воцарившимся регентом.

В 1714 году со смертью королевы Анны династию Стюартов на троне Великобритании сменил немецкий дом герцогов Ганноверских. На коронацию короля Георга I пригласили Луизу де Керуаль, герцогиню Портсмутскую, фавориток Иакова II и Вильгельма III, графиню Кэтрин Дорчестер и графиню Элизабет Оркни. Когда эти дамы оказались рядом на церемонии коронации, известная своим острым язычком графиня Дорчестер воскликнула:

– Господи! Кто бы мог подумать, что мы, три старые проститутки, встретимся здесь!

Умерла Луиза в возрасте 85 лет в Париже, заснув вечером у окна, чтобы уже больше никогда не проснуться. Шарль де Сент-Эвримон почтил ее кончину следующими словами: «Шелковая лента, обвивавшая талию мадмуазель де Керуаль, объединила Францию и Англию»[35]. Кстати, Луиза де Керуаль занимает свое вполне законное место среди выдающихся бретонцев, уроженцев Бретани, области Франции, состоящей из 4 департаментов и претендующей на автономию ввиду своей чрезвычайно значимой роли в истории и культуре этой страны.

Красивый, но беспутный сын герцогини Портсмутской прочно пустил корни в Англии, был принят в самом высшем обществе, стяжав себе громкую славу популяризатора такой чисто английской игры, как крикет. И сын, и внук Луизы унаследовали ее страсть к карточной игре, что немало осложняло им жизнь. Внук, путешествуя по Европе, в 18-летнем возрасте был вынужден в Гааге жениться на 13-летней Саре Кэдоган, чтобы уладить карточные долги своего отца. От этого вынужденного брака произошло обширное потомство, в результате чего Луиза де Керуаль является предком обеих жен наследного принца британской короны Чарльза, Дианы, принцессы Уэльской и Камиллы, герцогини Корнуэльской, а также супруги принца Эндрью, Сары, герцогини Йоркской. Так агент влияния, верный «всегда и повсюду» своему отечеству, в конечном итоге переметнулся на сторону хоть и соседней, но все-таки чужой державы.

Обеспечив внедрение в спальню английского короля своего агента влияния, Людовик основательно занялся устройством судьбы брата Филиппа, герцога Орлеанского. Как уже неоднократно упоминалось здесь, браки в королевских домах были делом чисто политического расчета, а потому ни о каких сердечных склонностях или просто человеческой симпатии и речи быть не могло.

Объектом именно такого политического расчета стал и овдовевший Филипп. В любом случае, месье оставался ближайшим претендентом на наследование престола, к тому же у него неважно обстояли дела с наследниками – он был отцом всего-навсего двух дочерей, и эту линию дома Бурбонов надлежало укрепить отпрысками мужского пола. Нельзя сказать, что идея повторного брака сильно прельщала самого Филиппа – его вполне удовлетворяло общество всем известных «миньонов»-милашек, но месье был вынужден подчиниться соображениям государственной необходимости, тем более что царственный брат дал ему возможность наслаждаться прелестями свободы холостяцкого положения в течение целого года.

Невест-католиков под рукой не оказалось, и Людовик обратил свой взор на территорию Священной Римской империи германской нации – напомним, что Германии как суверенного государства в то время просто не существовало. Территория представляла собой такой набор мелких княжеств, герцогств, маркграфств и свободных городов, что название «лоскутное одеяло» выглядело в данном случае поистине беззастенчивой лестью, настолько малы были порой эти независимые образования. К тому же они были неоднородны и по религиозному признаку, представляя собой яркий пример борьбы между католицизмом, лютеранством и кальвинизмом. Карликовость немецких государств доходила до анекдота. Уместно вспомнить слова классика венгерской литературы Кальмана Миксата о том, как в некоторых государствах княгиня самолично запирала на ночь в буфет сахарницу, грозя подданным неимоверными карами за покушение на содержимое оной: сахар тогда был колониальным товаром и являл собой дорогостоящий предмет роскоши. Существовать этим малюткам между могущественными гигантами, Францией и Австрийской империей, было нелегко, поскольку и та, и другая постоянно проявляли поползновения расширить свои земли за счет крошечных соседей. Не исключено, что Людовик где-то в дальней перспективе лелеял мечту прибрать к рукам достаточное количество германских уделов, дабы претендовать на титул императора Священной Римской империи германской нации, каковой избирался голосованием немецких курфюрстов. Традиционно это место с 1438 года (и по 1806 год) занимал очередной австрийский император из династии Габсбургов, но отчего бы не уесть чванливого соседа? Не зря король-солнце в 1680 году женил дофина на немецкой принцессе Марии-Анне Баварской.

Елизавета-Шарлотта, принцесса Пфальцская (1652–1722), или, как ее называли при французском дворе, Лизелотта, с точки зрения древности и чистоты родословной Бурбонам ничуть не уступала. Она была праправнучкой Марии Стюарт, правнучкой короля Англии Иакова I и сестрой курфюрста княжества Пфальц-Зиммерн Карла-Людовика. Брату Елизаветы было выгодно иметь защитника в лице французского короля, а тому предоставлялась возможность в ходе своих войн не утруждать себя лишней осадой городов: он включил в брачный контракт невестки право свободного прохода французской армии по территории Пфальца. До французского сватовства с женихами невесте откровенно не везло, переговоры по нескольким возможным вариантам замужества, среди которых наиболее блестящим кандидатом был голландский принц Вильгельм Оранский, завершились провалом.