Король-Солнце Людовик XIV и его прекрасные дамы - Наталия Сотникова

Лизелотту также смертельно оскорбило то, что король заставил ее сына, Филиппа Орлеанского, жениться на своей побочной дочери от Мадам де Монтеспан, мадемуазель де Блуа. Она сочла это унизительным для потомка 32 высокородных поколений с незапятнанной репутацией, но юный принц не смог противоречить своему царственному дяде, хотя и получил прилюдно от любящей мамаши увесистую пощечину. С этим браком Мадам так и не смирилась и в одном из своих писем без околичностей заявила: «Моя невестка как две капли воды похожа на задницу». Впоследствии, после смерти Людовика Филипп Орлеанский отомстил родне, состоявшей из побочных отпрысков монарха, добившись отмены королевского завещания и обеспечив себе единоличное регентство при малолетнем Людовике ХV.

Лизелотта до конца своих дней продолжала оставаться немкой, она не приняла французскую кухню и предпочитала пивной суп, соленую говядину и тушеную кислую капусту, каковой пропахли все ее покои. В результате она быстро обзавелась двойным подбородком и неимоверно располнела. Попытки мужа, у которого, несомненно, были задатки хорошего кутюрье, приобщить ее к французской моде также не имели успеха.

С королем Лизелотта все-таки, в конце концов, помирилась, и это помогло ей достойно встретить старость. Дело в том, что скоропостижно скончавшийся в 1701 году супруг завещал почти все свое состояние миньонам, а долги поистине королевского масштаба, общей суммой 7,5 миллиона ливров, – жене. Для их погашения Лизелотте пришлось продать все драгоценности и собрание произведений искусства, оставшись практически без гроша. Это означало один-единственный путь для вдовы – прозябание в монастыре. Но король великодушно простил свою непокорную невестку, выделил ей покои в Версале и назначил сносную пенсию.

Началу поста нового, 1671 года, как и всегда, предшествовали обширные роскошные празднества. На Масленицу, во вторник 10 февраля, давали роскошный костюмированный бал, и кто-то заметил отсутствие герцогини де Лавальер.

Как выяснилось позднее, чаша терпения несчастной женщины переполнилась, и она решилась открыть свое сердце королю. Надо полагать, тот отреагировал на это с присущим ему теперь равнодушием по отношению к надоевшей фаворитке, и, проведя ночь в слезах, отчаянии и горечи, Лавальер решилась повторить тот шаг, что совершила 9 лет назад: в шесть часов утра Луиза накинула неприметную серую накидку – цвет ливреи своих слуг – и отправилась в монастырь Визитации в Шайо. В своих покоях она оставила письмо королю с извещением, что навсегда удаляется от светской жизни и оставляет детям свои драгоценности, серебро и недвижимое имущество.

Как время изменило все! Девять лет назад король бросил все государственные дела, вскочил на коня и в сопровождении лишь пары сопровождающих помчался в Шайо за своей возлюбленной. Справедливости ради надо сказать, что и в этот раз он проронил несколько слезинок, но ничуть не изменил свой распорядок дня, а лишь отправил в монастырь маркиза де Пегилена, славившегося своим красноречием. Выбор пал на него не зря, ибо маркиз, некогда бывший в весьма тесных отношениях с Мадам де Монтеспан, теперь возненавидел фаворитку по причинам, о которых будет рассказано ниже, и с удовольствием внес бы свой вклад в возвращение ее соперницы ко двору.

Как ни старался и ни изощрялся де Пегилен, Луиза осталась тверда в своем решении удалиться в монастырь, и посланный вернулся ко двору ни с чем. Тогда король отправил к ней маршала Бельфонда, великого мажордома и весьма уважаемого человека. Тем не менее Луиза отказала и ему.

Оставался единственный человек, способный уговорить фаворитку, – верный Кольбер, который вместе с женой воспитывал дочь и сына Луизы. Тот упросил ее последний раз поговорить с королем, который пообещал, что не будет противиться ее желанию уйти в монастырь, если она не изменит своего решения. Луиза согласилась и вернулась во дворец, где ее встретили король с распростертыми объятиями и Мадам Монтеспан с лицемерными слезами на глазах. Никто не знает, о чем был разговор, но король сумел уговорить свою бывшую пассию остаться при дворе. Луиза затем в переписке со своими духовниками не раз проклинала свою слабость, помешавшую ей отказаться от жизни при дворе, от счастья хотя бы видеть человека, которого она не переставала любить и которому отдала всю молодость. На следующий день двор отбыл в Сен-Жермен, и вместе с ним отправилась герцогиня де Вожур, имевшая несколько сконфуженный вид.

Придворные изрядно позлословили над этим жестом отчаяния брошенной женщины. Кое-кто расценил побег как неуклюжую уловку Луизы выторговать новые милости для своего брата, который к тому времени удачно промотал все те блага, которые посыпались на него в результате фавора сестры. Тем не менее истинная причина ее возвращения так и осталась невыясненной, тем более известно, что Мадам Монтеспан, ненавидевшая герцогиню, просила короля не возвращать ее. Историки полагают, что король сохранил Луизу де Лавальер в должности официальной любовницы, для того чтобы и далее прикрывать связь с Мадам де Монтеспан.

Дело в том, что церковь и набожные прихожане еще скрепя сердце терпели греховную связь с Луизой, поскольку она была не замужем. Что же касается связи с Монтеспан, тут совершалось двойное прелюбодеяние, поскольку маркиза имела мужа, который на всех углах в полный голос вопиял о своей попранной супружеской чести и мог в любой момент востребовать детей, зачатых от царственной плоти, которых с завидным постоянством рожала неверная жена. Так что этот фиговый листок в виде Луизы кое-как прикрывал истинную страсть короля к Атенаис.

Луиза провела при дворе еще почти три года, но образ ее жизни стал уже более замкнутым. Под своими роскошными нарядами она носила власяницу, спала на жестком ложе, много общалась со священнослужителями, ибо, по ее собственному выражению, «вериги умерщвляли ее грешную плоть, но не затрагивали еще более грешную душу». После того как она проявила свое желание удалиться от света, королева, добрая сердцем и набожная, всегда готовая простить ближнего, сблизилась с бывшей соперницей. Желание Луизы уйти в монастырь поддерживали и ее близкие родственники, дядя Жиль, архиепископ Нантский, образцовый прелат, и ее тетка Элизабет, монашенка ордена урсулинок мать Анжелика, непрерывно молившиеся за обращение Луизы. Герцогиня стала больше жертвовать на благотворительность. Известно ее письмо правителю Тура, в котором она выражает желание облегчить участь больных в своем герцогстве Вожур (показательно, что Луиза так ни разу и не удосужилась лично посетить свои новообретенные владения) и уменьшить размер тальи, основного налога, который платили бедняки.

Герцогиня долго и тщательно выбирала монастырь, в который хотела постричься. Случаи, когда знатные дамы или девицы уходили в монастырь именно по зову сердца, были нередки. Но зачастую они просто поселялись там и вели полусветский образ жизни, навещая друзей, приглашая их к себе, живо интересуясь новостями повседневной жизни. Луиза сама неоднократно навещала мадемуазель де Ламот-Аржанкур, которая была вынуждена поселиться там по приказу Анны Австрийской, убоявшейся дурного влияния этой девицы на будущего короля, любовницей которого она горела желанием сделаться. Нет, Луизе нужна была жизнь, полная жертвенности и раскаяния, способная искупить все ее прошлые грехи. И она выбрала орден кармелиток, известный своими строгими правилами, их монастырь на улице Сен-Жак, самый крупный из шестидесяти трех французских монастырей ордена.