Набор фамильной жести - Ирина Алпатова

Господи, но Паша не готова, совершенно не готова! Между тем Римма Григорьевна хорошо поставленным голосом объявила кому-то, четко произнося слова:

– Ангелина, к вам гости… И будьте умничкой, девушка к вам издалека ехала. – Затем мадам величественно развернулась и вышла, оставив Пашу один на один с этой женщиной!

Наконец Паша смогла увидеть ту, кого Римма просила быть умничкой. Толстая рыхлая старуха с небрежно зачесанными назад жидкими волосами неподвижно сидела на кровати и смотрела сквозь Пашу.

– Здрасьте, – выдавила из себя она, не представляя, что говорить и как вести себя дальше.

Старуха отреагировала на ее приветствие по-своему: тяжело приподнялась с кровати и отвела назад и в стороны непослушные руки, напомнив большую сердитую наседку, готовую защищать до последнего вздоха насиженное гнездо. Не разгибаясь, она зависла над кроватью и угрожающе пробормотала:

– Не надо никого. Я тута живу, уходи!

– Тетя Ангелина, – превозмогая желание именно так и поступить, пролепетала Паша, – это я, ваша племянница Паша. Прасковья Хлебникова…

– Не надо! Не надо никакого Пашу, я тута живу. Уходи отсюдова!

Казалось, что силы оставили ее, и старуха наконец тяжело осела на кровать, но при этом смотрела на Пашу грозно. Та нервно огляделась, не зная, как ей поступить – уйти или торчать столбом перед ненормальной теткой. Может быть, как раз нужно сесть, показать, что она никакой угрозы не представляет? Паша протянула было руку к стулу, стоявшему рядом с кроватью.

– Уходи отсюдова! Моя квартира! – с новой силой затрубила сумасшедшая бабка и снова начала приподниматься на нетвердых ногах. И тут Паша догадалась – тетя решила, что перед ней незваная соседка, претендующая на ее законное место.

– Нет, нет, я не болею, то есть я не буду здесь жить, я в гости к вам, – заторопилась она, боясь, что старуха разойдется не на шутку. Еще бы, комната, хоть и очень скромно обставленная, все-таки отличалась от той конуры, в которой поселили Пашу. Вон и занавеска какая-никакая на окне висела, и кровать не такая убогая. Конечно, с кабинетом пьяницы не сравнить, но…

Чтобы тетя поверила в ее честные намерения, Паша потрясла перед ней сумкой, висевшей на груди. Ей казалось, что наличие этого атрибута, пусть и очень маленького, убедит тетю, что Паша здесь временно, только навестит и уйдет. Для пущей убедительности (и для собственного спокойствия) она отодвинула стул подальше к двери, все равно было ясно, что ни о каком доверительном разговоре речи идти не может.

Тетка внимательно следила за Пашиными маневрами, и было непонятно, дошло ли до ее сознания хоть слово из того, что племянница ей говорила.

– Тетя Ангелина, как вы себя чувствуете? – В общем-то, было примерно понятно, как именно она себя чувствует, но о чем еще могла спросить Паша.

– Жила тута одна женщина, – тетя осторожно погладила край одеяла дрожащей рукой и задумалась, потом начала снова: – жила-была одна женщина. И встретила она цыган, они табором тута ходили, и тогда пошли они, веселые, по всей земле… – и она вдруг засмеялась квохчущим смехом и махнула рукой в сторону зарешеченного окна. – Красивые, песни поют…

Паша осторожно, но уже не боясь, поднялась и вышла в коридор. Тетя на ее уход не обратила внимания и продолжала что-то говорить.

Вот и все, миссия невыполнима. Или наоборот, можно было считать, что все зависящее от нее Паша сделала. Маман могла не волноваться, эта несчастная жалкая старуха не в силах причинить какой-либо вред. Мать просто очень давно ее не видела, иначе бы поняла, что от той, давнишней интриганки осталась одна оболочка, да и ту время не пощадило.

На Пашу навалилась такая тяжесть, что, кажется, стало трудно дышать. Если бы только было возможно, она отправилась бы в обратный путь прямо сейчас, немедленно, но пришлось тащиться в «свою» комнату и как-то пережить еще одну ночь в этом постылом месте.

– Ну что, побеседовали?

Интересно, Баттерфляй специально сидела в засаде, чтобы именно сейчас столкнуться с Пашей и задать этот вопрос фальшиво-участливым тоном? Она-то с самого начала знала, чем все закончится, и наслаждалась ситуацией. Но Паша была так подавлена прошедшей встречей, что лишь безучастно кивнула головой. Завтра она забудет и этот пансионат, и мадам Баттерфляй. И тут сестра-хозяйка произнесла удивительную фразу:

– Я через час уезжаю в город, могу захватить вас с собой.

Паша уставилась на нее в недоумении, почти не веря собственным ушам. Уехать! Это было слишком замечательно, чтобы быть правдой. Баттерфляй презрительно смотрела на нее, прекрасно зная ответ. И вот тут с Пашей случилось то, что уже произошло на дороге, когда она вышла из машины, то есть очередной приступ безумия.

– Спасибо, но я, если можно, уеду завтра, на автобусе. Мне еще нужно с одеждой разобраться… – вот это она ляпнула зря, напомнив про свой позор. Но Баттерфляй скривила плохо накрашенные губы и поплыла прочь. И Паша была готова поклясться, что мадам рассержена. Неужели она так мечтала прокатиться в Пашиной компании? Это вряд ли.

С этой минуты сестра-хозяйка, кажется, окончательно потеряла к Паше интерес и не пыталась казаться вежливой – незваная гостья просто перестала для нее существовать. Ну что же, до завтра Паша продержится и без ее милости. Она почти добралась до «своего» коридора, но остановилась и, секунду помешкав, стала спускаться вниз, сама не очень хорошо понимая, зачем.

Мальчик-старик никуда не ушел. Он сидел на широком подоконнике и смотрел в окно, прижавшись к стеклу лицом.

– Николаша! – тихо позвала Паша, и он оглянулся и расцвел своей удивительной улыбкой. – Возьми. – Она стянула с себя шарф, и Николаша схватил его так, будто мечтал о таком подарке всю жизнь. Он тут же ловко обернул шарф вокруг своей жалкой шейки и вполне разумно сказал:

– Теперь хорошо. – И Паша согласно кивнула.

Она вернулась в комнату, окончательно расстроенная последней сценой. Да, конечно, для нее было бы мучением ехать с Баттерфляй в машине, но, в конце концов, можно было и потерпеть, а теперь еще неизвестно, как и когда она доберется домой. А вдруг автобус сломается или опоздает к отходу электрички? Определенно, это ужасное место очень плохо повлияло на ее способность думать.

Она обнаружила на тумбочке поднос с тарелкой и даже немного этой находке обрадовалась. Ну что поделать, если картофельное пюре было выдержано в фирменной цветовой гамме самого заведения – голубовато-серое и, судя по всему, давно остывшее. На краешке тарелки лежало нечто, что могло сойти за кусочек жареной рыбы, по крайней мере, оно так пахло. Булка и налитая в подозрительного вида стакан светло-бурая жидкость – ну хоть какое-то цветовое разнообразие – должны были сойти за десерт.

Паша догадалась, что, скорее всего, «сервис» распространялся только на самых сложных постояльцев пансионата, ну и конечно, на гостей. Да она и сама не испытывала ни малейшего желания видеть остальных жильцов этой юдоли скорби и печали.