Вторая жена - Луиза Мэй

– Так ты спал у бабушки с дедушкой, да? – спрашивает та, и он кивает. – Все прошло хорошо? – Еще один кивок. – Ладно, не буду вас больше беспокоить, я просто проезжала мимо.

Она уходит к машине, но не отъезжает. Он из-за двери наблюдает за ней. Долго, не говоря ни слова.

– Чего она к нам приебалась? – спрашивает Сандрина спустя целый час.

Она накрывает на стол. Ему не нравится, когда Сандрина выражается, но это словцо доказывает, что она на его стороне; это доказательство поддержки, и это важнее всего.

Он обнимает Сандрину за талию и целует – услышал ее окольную декларацию преданности. Она склоняет голову ему на плечо; все сказано, она с ним, он с ней, гора, давившая ему на плечи, стала немного легче.

Он отрывается от нее, садится за стол, говорит:

– Вкусно пахнет.

Зовут Матиаса, тот спускается.

– И как все прошло? – спрашивает мальчика отец.

Матиас молчит, вопрос повторяется. Наконец малыш шепчет:

– Все хорошо, мы ели шоколадное мороженое.

– А твоя мать, что она тебе говорила? А? Матиас, посмотри на меня. Что сказала твоя мать? Она вспомнила? Что она вспомнила?

Сказать Матиасу «Посмотри на меня» – это как велеть рыбе летать. Он такой застенчивый, уклончивый, скользкий, как уж, когда речь идет о том, чтобы избежать взглядов взрослых.

Мальчик пытается, делает усилие над собой; ПОСМОТРИ НА МЕНЯ звучит снова и громче, атмосфера накаляется.

Это все из-за полицейской, думает Сандрина, это ее вина, и вечер безнадежно испорчен.

Она спрашивает у Матиаса:

– Хочешь добавки тушеных овощей?

Его отец рявкает:

– НЕ ЛЕЗЬ!

Это полицейская виновата, это ее вина, ведь все было хорошо, все было бы прекрасно.

Он кричит на нее, не смущаясь присутствия Матиаса, и Сандрина чувствует себя виноватой, что малыш это видит и слышит. Вина – первое, что приходит ей в голову после пустых и жарких минут, когда она застывает в неподвижности, ощущая себя маленьким уязвимым существом – вот что должна чувствовать мышь перед котом, и она ненавидит себя за свой паралич, но это сильнее ее – она снова становится маленькой провинившейся девочкой.

Матиас что-то шепчет, но слов не разобрать. Его отец настаивает:

– Она что-то вспоминает? А? Вы провели вместе целый вечер, она же говорила с тобой. Нет, это невозможный ребенок, МАТИАС, ПОСМОТРИ НА МЕНЯ.

Мальчик плачет: я не знаю, она ничего не говорила, и наконец до его отца доходит.

– Она даже тебя не вспомнила, так? – делает он вывод.

Матиас в шоке, он поднимает полные слез глаза и смотрит на отца, но тот не унимается:

– Никто с этим пацаном никогда не говорит нормально, только я обращаюсь с тобой, как с мужчиной, Матиас. Так вот, слушай: твоя мать тебя не вспомнила, и мужчины не плачут.

Маленький человечек хорошо знает, что означают слова «мужчины не плачут», это значит, ему плакать нельзя. Он глотает слезы, Сандрина уже видела такое, и это все равно что смотреть на землетрясение, на внезапный разлом земной тверди. Матиас с усилием что-то раскрывает внутри себя и прячет туда свои слезы. Каждый раз у нее такое впечатление, что он заглатывает самого себя.

Под столом Сандрина кладет руку себе на живот и думает: «Нет, не сегодня. Крошка еще немного побудет в тайнике. Некуда спешить».

9

Ей некуда и, главное, незачем спешить еще несколько дней, так как он раздражен и огрызается. По утрам все идет как обычно, но вечерами атмосфера накаляется, становится угрожающей. С работы он возвращается в бешенстве – следовательница каждый вечер торчит в своей машине у их дома. Она появляется незадолго до его прихода, а уезжает поздно и не всегда в одно и то же время. Сандрина спрашивает себя, зачем она это делает. Разве непонятно, что она все портит? Неужели до нее не доходит, что из-за ее присутствия отец Матиаса лезет на стену? Если бы им троим выпал спокойный вечерок, она бы рассказала про крошку, она смогла бы… они смогли бы, и стало бы… Она не знает, как стало бы. Как-то по-другому, лучше. Неделя тянется целую вечность.

В четверг вечером ее снова тошнит, и она с трудом сдерживается, чтобы не выскочить из-за стола, не уйти подальше от пюре с его невыносимым запахом.

Ее спас телефон, городской телефон, выбрасывающий трели дурных новостей. Он сказал: «Что там еще?» – и пошел к аппарату, и Сандрина, воспользовавшись этим, одним движением смахнула содержимое своей тарелки в раковину и быстро села на место. И улыбнулась Матиасу, вытирая липкую руку бумажной салфеткой.

Над пустой тарелкой ей стало легче дышать, и к тому времени, когда он присоединился к ним, она уже немного пришла в себя.

Это Анн-Мари, объявляет он, они приедут в субботу.

Сандрина понимает, что ему не оставили выбора, и еще раз мысленно обращается к своему животу: «Не сегодня». Он не любит навязавшихся гостей, не любит, когда сообщают о времени прихода в его собственный дом. Про дом он сам сказал Сандрине однажды вечером: «Дом записан на мое имя, здесь я хозяин, здесь все мое»; и ей сразу вспомнился гоблин из волшебной сказки, трясущийся над своими сокровищами. Сандрина думает, что на самом деле ему не обязательно было соглашаться на визит первой жены и ее родителей, но раз надо – значит, надо, у него есть принципы, и потом со стороны это будет выглядеть… хм…

Матиас с громким стуком ставит стакан на тарелку – мальчик понял, что сказал отец, и это жест радости с его стороны, но тот цедит сквозь зубы:

– Осторожно, Матиас.

– Они будут у нас обедать? – спрашивает Сандрина, и ее муж отвечает:

– У нас тут не ресторан, и, кроме того, придет социальный работник. И еще эти.

Сандрина понимает: полицейские, они снова будут здесь.

Вечером в постели он берет ее резко и грубо, будто чувствует, что в ее теле что-то изменилось, и хочет заставить ее признаться, выдать свою тайну, но Сандрина не сдается, потому что это неподходящий момент, это неправильно, нехорошо.

После она немного пугается, заметив кровь на туалетной бумаге. Вытирается второй раз, третий, снова рассматривает бумажку и успокаивается. Ничего особенного, ничего страшного. Она повторяет это перед сном и утешает себя тем, что все равно ей завтра к гинекологу.

Кабинет сиренево-белый. Врач темнокожая, кожа у нее с каким-то лиловым отливом. Пахнет эвкалиптом. Сандрина выбрала врача случайно, подумав, что Клод – это мужчина. Она ни разу не бывала у гинеколога, после того