Тьма между нами - Джон Маррс

— Не стану врать, для меня это полная неожиданность…

— Я обдумывала свой шаг много недель, — заявляет Нина.

— И ни словом не обмолвилась?

— В конце концов я бы тебе все рассказала.

— Судя по тому, что сказано в письме, социальный работник уже осмотрел дом и провел с тобой беседу. Так когда же ты собиралась сказать мне?..

— Я хотела убедиться, что прошла отбор.

— Нина! — вскрикиваю я и тут же ругаю себя за излишний напор. — Это не чертово прослушивание в шоу талантов «Икс-фактор». Ты приняла крайне важное решение, а меня даже не посчитала нужным поставить в известность. Тебе не кажется, что этот шаг затрагивает и мои интересы?

— Я думала, ты мечтаешь о внуках…

— Конечно, мечтаю, но так?.. Ты единолично приняла решение, которое повлияет на жизнь нас обеих.

— Если все сложится, я не задержусь здесь надолго.

Ого, еще один сюрприз…

— Что ты имеешь в виду?

— Не хочу провести с тобой остаток жизни, мама. Мне тридцать шесть, время уходит. Если не буду действовать, то в конце концов, уж извини, кончу как ты.

— Как я? А что со мной не так?

— Ты одинока.

— Неправда!

— Сколько у тебя было отношений после папы?

При упоминании Алистера — даже спустя столько времени — меня внутренне передергивает, словно гвоздем скребут по стеклу.

— Сама знаешь.

— Вот именно. Нисколько! Порой мне кажется, что мы мешаем друг другу жить.

— И ты полагаешь, что усыновление поможет тебе построить отношения?

— Да.

Мне окончательно расхотелось есть. Медленно киваю, чтобы скрыть растущий страх. Она заблуждается в самом главном, но я не могу разъяснить ей, что к чему. Нина принимается рассказывать мне, как вынуждена прятаться от коллег, которые приходят на работу с детьми, из-за нестерпимой зависти. Признается, что так и не смогла смириться со смертью дочери и заполнить зияющую дыру в душе, оставшуюся после ее смерти, и что создала воображаемый мир, в котором Дилан жива: представляет, как ведет ее в школу, читает сказки и укладывает спать…

Ее признания выбивают почву у меня из-под ног; мне хочется обнять Нину и никогда не отпускать. Ни разу за все эти годы ни одна из нас не упоминала имя Дилан, поэтому я понятия не имела, насколько она ею одержима. Я считала, что единственный шанс для Нины выжить — это отделиться от своего ребенка, оставить его в прошлом. Однако недооценила силу ее материнского инстинкта. И после смерти ребенка она не перестала ощущать себя матерью.

Я многое хотела бы ей рассказать, но вынуждена — ради нее самой — хранить тайну. Например, рассказать, что я тоже не раз представляла себе жизнь ее ребенка и задавалась вопросом, в кого он пошел: в Нину или в своего отца. Мы обе так много потеряли в тот день…

Вижу, как Нина глотает слезы, и мне хочется плакать вместе с ней. Тем не менее, загоняю боль глубже.

Впрочем, сомнений быть не может: она твердо намерена довести дело с усыновлением до конца.

И это вселяет в меня решимость. Я обязана ей помешать! И когда она говорит, что впереди еще несколько бесед и психологическое освидетельствование, я вздрагиваю. Надо торопиться: если они залезут в ее голову, на свет может вырваться то, что я пытаюсь сдержать последние двадцать лет.

Два с половиной года назад

Хлопает входная дверь. Я слышу, как дребезжит картина, висящая в коридоре.

— Зачем? — рычит Нина, врываясь на кухню.

Похоже, она все узнала, а значит, разговор предстоит тяжелый.

— У тебя всё в порядке? — спрашиваю я, хотя мы обе знаем ответ.

Ее щеки горят от гнева. Она швыряет сумку на пол, часть вещей вываливается наружу.

— Скажи, зачем ты это сделала?

— О чем ты?

— Зачем сказала в совете, что из меня не получится хорошая мать?

Вынимаю руки из раковины и стираю мыльную пену полотенцем.

— Я этого не говорила.

— Клэр из совета сказала, что ты сообщила им о важных подробностях, которые я от них скрыла, и у них, видите ли, нет другого выбора, кроме как отклонить мое заявление.

— Она сказала, что это именно я про них сообщила?

— Нет. Но кто еще это мог знать?

— А ты от них что-то скрыла? Разве не полагается честно отвечать на вопросы?

— Смотря на какие! — возмущается Нина. — Кто-то рассказал им о выкидышах, о том, что мой бывший парень — убийца, о моем срыве… В результате они решили, что я не готова взять на себя ответственность за ребенка. Как ты посмела!

— Дорогая, я не говорила, что ты не готова. Лишь сказала, что у тебя совсем нет опыта. Ты даже с детьми друзей никогда не играла.

— Ты использовала против меня то, что я доверила тебе по секрету! Усыновление должно было дать мне шанс стать как все. Ты же его растоптала!

— Они узнали о Хантере.

— Как? Это было сто лет назад! И о выкидыше знали только мы с тобой.

— Я не рассказывала им о Дилан.

Одного упоминания этого имени достаточно, чтобы довести ее до слез. Господи, а мне сколько страданий причиняют воспоминания о тех днях!.. Все, что я делала, было исключительно ради нее, в ее интересах, даже если казалось иначе. Однако сказать правду я не могу. Как бы тяжело ни было, мне придется унести тайну с собой в могилу.

— Почему ты забрала мой единственный шанс на счастье?

— Мне пришлось честно отвечать на их вопросы. К тому же я не уверена, что ты готова к родительским обязанностям. У тебя нет опыта.

— Я бы всему научилась.

— А как насчет проблемных детей? Которые подвергались жестокому обращению, росли в ужасных условиях?.. Как бы ты справилась?

— Социальная служба организует специальные учебные курсы и семинары.

— Курсы не дают реального опыта. Воспитание ребенка — постоянное напряжение.

— Я бы справилась!

— Ты уверена?

Мне не нравится эта роль, но я обязана быть честна с ней, потому что она врет сама себе.

— Как ты будешь справляться с ребенком, который станет вести себя так же, как ты в подростковом возрасте? Когда ты пошла вразнос, я тоже была матерью-одиночкой. И, честно признаюсь, прошла с тобой через ад. Два года абсолютного ада. Видит бог, порой я хотела сдаться, держалась из последних сил… Тебе сил хватит? Я видела, что с тобой происходит, когда напряжение становится чрезмерным. Ты отступаешь. Закрываешь двери. Замыкаешься. Но если у тебя на руках будет ребенок, так не получится.