Эмануэль Сведенборг: Жизнь и труды - Однер Зигстедт

и ему было неимоверно трудно оставить их. Порой он чувствовал отвращение, переходившее в яростное сопротивление велениям Святого Духа. То, что он писал в такие минуты, утверждал потом Сведенборг, было полным вздором, лишенным жизни и смысла. Один из снов, в котором ему привиделась тяжело нагруженная лошадь, павшая от чрезмерного напряжения сил, он истолковал как символ своих занятий анатомией. Сведенборг воспринял сон как указание не писать слишком большой книги, что немало повлияло и на его решение вообще бросить все светские изыскания.

Состояние депрессии чередовалось с переживанием необузданной радости. Как-то во сне он увидел себя идущим по темной дороге, но вдруг впереди появился свет, который разгорался все ярче. Ощутив внезапно свою ничтожность, Сведенборг разразился рыданиями, в ушах зазвучали слова знакомого гимна:

Иисус — вот мой друг, и самый лучший,

Не было сроду никого равного Ему.

Могу ли я, как большинство людей, забыть Его?

Могу ли оставить Его?

Никому не под силу отнять меня

От Его милосердной любви,

Воля моя с Его волей едина вовеки,

Здесь, на Земле, и в Мире Горнем.

«Мне кажется, что почки раскрылись, такие зеленые!» — отмечает он. Вскоре после этих слез радости он пережил свой первый экстатический опыт.

Была Пасха, и Сведенборг причастился Святых Тайн. Вечером его сознание было растревожено искушениями. Радость в душе сменялась безысходной тоской. Ему приснилось, что он встретил знакомого, который безуспешно пытался увести его с собой. Сведенборг увидел в этом призыв к гордыне, богатству и тщеславию. После борьбы с искушениями он пережил небесное блаженство, полно осознавая Божественную любовь и свою готовность отдать жизнь Ему. «Я был на Небе, — записал он, — и слышал речь, которую неспособен воспроизвести человеческий язык…»

На следующий день, 6 августа 1744 года, он выехал из Гааги в Делфт, погруженный в размышления об увиденном накануне во сне. А той же ночью в Делфте он пережил главное событие своей жизни.

Вечером Сведенборг читал о чудесах, сотворенных Богом через Моисея, и его огорчало, что к чтению постоянно примешивалось его собственное разумение. Ему никак не удавалось обрести крепкую веру, потребную для такого чтения. Он верил и не верил. Недоуменные вопросы закрадывались в голову: почему Бог, который всемогущ, наслал ветер, чтобы собрать саранчу? Зачем ожесточил сердце фараона, вместо того чтобы немедленно явить свое могущество? Он счел, что пробуждал в нем эти вопросы искуситель, и улыбкой ответил на его происки. Сведенборг взглянул на огонь и сказал себе, что вполне мог бы отрицать существование огня, поскольку внешние чувства обманывают нас больше, чем Слова Бога, ибо Он есть сама Истина. Здесь и кроется причина того, подумал он, что Бог открыл себя пастухам, а не философам.

Около десяти часов он пошел спать. Полчаса спустя Сведенборг услышал грозный рев, как если бы все ветры мира слились воедино, по его телу пробежала сильная дрожь, и он почувствовал присутствие какой-то «неописуемой благодати». Невидимая сила швырнула его лицом на пол. Он попытался подумать о том, что бы это могло быть, и вдруг невольно закричал: «О, Господи Иисусе! Ты, одаривший великой милостью столь великого грешника, сделай меня достойным своей благодати!» Он сложил руки и стал молиться, и вдруг невидимая рука крепко сжала в темноте его стиснутые ладони. И он ощутил себя лежащим в Его объятьях, и предстоял Ему лицом к лицу. «Лик его невозможно описать… И в то же время облик Его был такой, каким Его видели в земном бытии. Он заговорил со мной и спросил, есть ли у меня свидетельство о благосостоянии[3]. Я ответил: «Господи, ты знаешь сие лучше меня!» — «Ну, тогда действуй», — сказал Он. Эти слова Сведенборг понял как «Люби Меня воистину» или «Делай, что обещал». И Сведенборг добавляет здесь: «Господи, ниспошли на меня свою благодать для такого деяния. Я понял, что сие выше моих сил. Я проснулся, весь дрожа».

В состоянии какого-то полусна он размышлял над тем, что произошло. «Что бы это могло быть? Видел ли я Христа, Сына Божия?» Было бы грехом сомневаться в этом. Но нам завещано испытывать духов. Он припомнил, как был подготовлен к этому переживанию, как упал ничком на пол и как слова молитвы слетели с его уст. «И я постиг, — заключает он, — что сам Сын Божий сошел с таким шумом и бросил меня на землю и дал мне слова молитвы. И я сказал себе: «Это был Сам Христос!» И стал молиться о даровании мне благодати и любви, ибо сие было сотворено Иисусом Христом, а не мною… Время от времени меня сотрясали рыдания, но то были слезы не скорби, а величайшей радости. Радости о том, что наш Господь соблаговолил оказать столь великую милость столь недостойному грешнику».

Сведенборгу явилась мысль, что кто-нибудь может принять его за святого и поклоняться ему. Это было бы великим грехом. В молитвах он заверял Господа, что никогда не допустит в своей жизни столь тяжкого греха. Только Иисус достоин поклонения. Сам же он ничтожнее других, и грехи его тяжелее, чем грехи других, ибо источник их лежит глубже. «Вот что я понял теперь в отношении духовных предметов: для такой жизни нужно умалить себя… Святой Дух открыл мне сие, но я, в своем глупом разумении, пренебрег этой истиной, которая есть основание всего».

25 апреля Сведенборг провел в Амстердаме приятный день в обществе своего друга, Генриха Поша. «Я был среди моих старых знакомых, — заявляет он, — и ни один из них даже не заподозрил во мне перемены, которая случилась по милости Божьей… А я не смел сказать о милости, оказанной мне. Ибо знал, что сие побудило бы людей толковать мои слова на разные лады сообразно своему разумению».

Он отмечает, что любовь к себе постоянно мешала ему в жизни, и приводит в качестве примера собственной гордыни то, что, когда кто-нибудь не оказывал ему должного почета, он всегда думал: «Если бы только он знал, какой милости я удостоился, он бы вел себя иначе!» Он молился о прощении ему этого греха и даровании другим такой же благодати. И добавлял: «Возможно, что и они уже обладают ею или будут обладать».

Однажды он услыхал, как его соседа за столом спросили: может ли печалиться человек, у которого много денег? Сведенборг улыбнулся про себя. Если бы этот вопрос задали ему, он ответил бы, что тот, кто живет в