Солнце в силках - Марина Сычева

держала перед собой тяжелую ношу словно невесомую. Дойдя до дверей хлева, она опустила корыто на землю (вязкая масса булькнула) и выпрямилась, откинув нечесаные грязно-коричневые пряди. Лучи восходящего солнца осветили смуглое лицо: под сросшимися на переносице бровями раскосые глаза, обрамленные короткими ресницами, между широкими скулами плоский нос, мясистые губы с опущенными вниз уголками.

– Завтрак! – басовито крикнула абаас, с силой стукнув в дверь хлева. В ответ раздалось недовольное бурчание. Дверь распахнулась рывком, и из постройки показалась волосатая лапа. Нащупав корыто, пятерня сжалась и затащила его внутрь.

– Ну и бурда! – раздалось из хлева сквозь чавканье. – У коней еда и то лучше!

Опустевшее корыто с грохотом вылетело наружу. Абаас усмехнулась, подбирая посудину:

– Будешь ворчать, Суодолбы, передам твои слова брату: даже помои в радость станут!

Хлев взорвался проклятьями. Абаас ухмыльнулась, сверкнула кривыми зубами:

– Пошевеливайся, полукровка! Брат велел седлать коня: для свадебного пира он загонит златорогого быка!

– Чолбоода! – сотряслась от гневного крика юрта. Абаас ссутулилась и опустила голову. – Чолбоода!!!

Бац! – дверь юрты с грохотом впечаталась в стену и, жалобно скрипнув, перекосилась. Во двор выскочил, прихрамывая, огромный абаас – Буор Кудустай. Лицо его было красно. В правой руке Кудустай сжимал деревянную миску, полную мяса.

– И это ты, раздери тебя псы, называешь едой?! – подлетев к Чолбооде, Кудустай ткнул сестру лицом в миску. Она, по-прежнему глядя в землю, отстранила измазанное лицо. Пустой взгляд в никуда, губы добела сжаты. – Я приказал не подпускать старуху к еде! Эти помои только псам годятся!

Швырнув миску оземь, Кудустай с размаху влепил сестре затрещину и захромал к хлеву.

– Выродок! – проревел абаас. – Седлай коня и тащи сюда мой доспех. Шевелись, до полудня мне нужно выехать! А ты, криворукая, ступай в дом, я не желаю отправляться на охоту с пустым желудком!

Раздав указания, Кудустай вернулся в юрту. Покосившаяся дверь с треском захлопнулась.

Из хлева высунулись две волкоподобные псины, поводили носами, поглядывая в сторону валяющегося на земле мяса. Чолбоода отмерла, утерла лицо рукавом и, подобрав миску, зло замахнулась на собак. Но тут, на радость псам, из юрты снова раздалась ругань Кудустая, и абаас поспешно скрылась в хотоне.

Только успели псы подобраться к нежданному угощению, из хлева вышел черноволосый парень в грязном, порядком разорванном кафтане. Затравленно оглядевшись, он рыкнул на собак и подхватил с земли самый большой кусок мяса, оставив и псам немного.

– Полукровка… Сделай то, сделай се, да пошевеливайся… Псов да скот кормит лучше, чем меня! – буркнул Суодолбы, разрывая кривыми зубами сочный кусок. Возвращаясь в хлев, он исподлобья глянул на пристроившуюся на крыше ворону и, задумчиво хмыкнув, нырнул в дверь.

Внимательно следившая за происходящим птица встрепенулась. В вороньих глазах Серобокой таяло отражение черных глаз удаганки.

Алтаана села на ороне и посмотрела на свои ладони: тонкие пальцы, по первости полупрозрачные, как у духа-иччи, окончательно обрели плотность. Значит ли это, что пути назад, в родной улус, больше нет?

Она держалась только надеждой: Табата не оставит ее, вызволит из плена. Но вера, и без того некрепкая, с каждым днем слабела. После всех глупостей, что Алтаана наговорила… Может, он и не думает ее спасать.

В животе предательски заурчало: последние дни Алтаана ощущала постоянный голод, и это тоже казалось ей тревожным знаком. На небольшом столике у кровати дымилась миска с мясом, накрытая с одного края поджаристой лепешкой. Запах манил. Умывшись студеной водой, Алтаана прошлась по своей землянке туда-сюда, не желая признавать сосущую пустоту в желудке.

Долго рассиживаться было нельзя: ее ждала работа. Только придя в себя после похищения и поняв, что хромой Кудустай выкрал ее, чтобы сделать своей женой, Алтаана с отчаянной горячностью (и как только смелости хватило?) убедила абааса в том, что невесте такого прославленного в Нижнем и Среднем мире боотура[34] негоже выходить замуж в простом платье. Льстивые слова нашли путь в сердце гордого Кудустая. С тех пор Суодолбы каждое утро спускался за пленницей, выпуская ее из темницы в юрту или во двор, где было светлее. Целые дни Алтаана расшивала бисером свадебное платье-халадаай, а ночью во мраке темницы понемногу распускала вышивку. Однако востроглазая Чолбоода, младшая сестра Кудустая, скоро заметила хитрость Алтааны и, не скрывая хищного злорадства, донесла брату.

Кудустай пришел в ярость, расколотил всю посуду и повелел Алтаане закончить вышивку в три дня. А чтобы пленница не хитрила, приставил к ней полуслепую старуху Джэсинкэй. Высушенная временем Джэсинкэй, медленно раскачиваясь в дремоте, неотступно сидела рядом, то и дело ощупывала вышивку и забирала халадаай с заходом солнца.

Так и тянулись дни Алтааны под шамканье беззубого рта старухи и насмешки Чолбооды, обещавшей после свадьбы свалить всю грязную работу по дому на новоявленную хозяйку.

Сама виновата! Слова имеют силу. Алтаана это знала. И все же на весь мир прокричала: «За первого же испросившего выйду!» Вот и накликала. Так чего ж теперь противиться? Какого спасения ждать?

Жажда. Голод. Неумолимый, терзает едва ли не хлеще отчаяния. Пальцы сами тянутся к лепешке. Алтаана отламывает хрустящую краюшку и, поколебавшись, отправляет в рот. Жадно хватает оставшийся кусок. Лязгает засов.

Суодолбы оглядывает ее и, мгновенно смекнув, что к чему, рявкает:

– Не вздумай есть! Совсем здесь остаться хочешь! – Алтаана испуганно роняет лепешку. – Пока есть надежда выбраться – ты ведь еще надеешься? – терпи.

Суодолбы глядит сочувственно, и потому Алтаана не решается признаться, что успела проглотить крохотный кусочек.

– Хозяин ждет, – полуабаас кивает на дверь.

Неужто она и правда перечеркнула для себя путь назад? Почти не сознавая, что делает, Алтаана протягивает миску с едой Суодолбы.

Он смотрит жадно. Алтаана знает: Суодолбы в доме не жалуют, на его широкие плечи падает самая тяжелая работа. А еды и вовсе не дают, разве что жалкую бурду. И то за каждый кусок Чолбоода его попрекает. А все потому, что абаасова кровь в его жилах щедро разбавлена человеческой. Полукровка. Ублюдок.

Но только Суодолбы смотрит на Алтаану с жалостью. Так пусть пища достанется ему и не искушает Алтаану. Даже если уже поздно.

– Бери, – Алтаана вкладывает в его огромные руки теплую миску и выходит из темницы.

Буор Кудустай возвышался над двором, поблескивая железными пластинами доспеха-куйаха. Пучок конского волоса на острой верхушке шлема плясал на ветру. Пегий конь, закусив удила, нетерпеливо перебирал копытами.

Сказители олонхо, забредавшие время от времени в улус Алтааны, описывали абаасов ужасными одноногими и одноглазыми существами, но суровый Кудустай выглядел величественно: насупленные черные брови нависали над раскосыми глазами. Шрам, перечеркивающий правую скулу, свидетельствовал о том, что Кудустай – опасный противник. Высохшая, короткая правая нога совершенно не мешала ему уверенно держаться в седле.

Если б не хищный оскал, не жадно горящий взгляд, под которым Алтаана цепенела. Так смотрят не на невесту – на лакомый кусок, в который не терпится впиться зубами.

Мысль о том, что ждет ее ночью, если брачный обряд совершится, вызывала тошноту. Лучше смерть! Лучше смерть!

Кудустай поманил невесту пальцем. Алтаана вздрогнула, шагнула к нему на деревянных ногах.

– У тебя золотые руки, красавица, твой халадаай пришелся бы впору и невесте из рода айыы! – Алтаана склонила голову, чтобы абаас не заметил навернувшихся на глаза слез. – Я добуду знатную дичь к свадебному пиру, твоя работа же должна быть закончена к моему возвращению! Чолбоода уже приготовила остальные части наряда из своего приданого: такую уродину все равно в жены никто не возьмет.

Кудустай рассмеялся, поймав злой взгляд сестры. Он все смеялся, заливисто и басовито, когда с неба упала черная тень и раздался звонкий голос:

– Силен и могуч Буор Кудустай, но слеп: не ценит сокровища степей Нижнего мира! Ловки и умелы бронзовые руки Уот Чолбооды, под черными бровями сияют карие глаза, а губы достойны тысячи медовых поцелуев! Округлые бедра крепки, а молодые груди упруги! – Оборвался хохот Кудустая, черными тучами сошлись на переносице