Магия Терри Пратчетта. Биография творца Плоского мира - Марк Берроуз

Кроме того, очень быстро появляется еще одна фишка Пратчетта: примечания[114], механизм, который он использует почти во всех последующих романах и рассказах. Примечания обычно ассоциируют с научными изданиями, но сравнительно часто они встречаются в фэнтези и научной фантастике, чтобы объяснять мелкие подробности, не разрушая течения повествования. На первый взгляд Пратчетт поступает так же, используя примечания как хранилище для дополнительных шуток и ремарок.

Впрочем, нередко у него были и совсем противоположные намерения. Пратчетт обращается к примечаниям в первую очередь для того, чтобы они прерывали повествование, в точности как артист разговорного жанра использует паузы и меняет манеру речи. Примечание заставляет взгляд читателя скользить к концу страницы и обратно, нарушает ритм и застает врасплох. Примечания есть устройство времени. Формулу, которую Пратчетт демонстрирует в «Цвете волшебства», имитировали многие[115], но этот аспект часто остается без внимания. Причиной успеха «Цвета волшебства» являются не просто шутки, сноски или заигрывания автора с формой. Они лишь обеспечивают развлекательный фон. Роман был самым демонстративно шутовским из всех, что он написал прежде, но четвертая книга стала важной вехой: Терри Пратчетт начал по-настоящему понимать своих персонажей.

Сюжет книги достаточно прост, что автор признавал и сам: «Цвет волшебства» – это история странной пары, нелепого, циничного и трусливого волшебника Ринсвинда, выступающего в роли проводника наивного и доверчивого туриста по имени Двацветок. Вдвоем они отправляются в путешествие по землям Плоского мира, чтобы… ну, положим, цель у них отсутствует. Здесь нет никакого макгаффина. Никакого эпического поиска, или великой любви, или создания чего-то. Сюжет вторичен. Пратчетт говорил, что первые романы Плоского мира, по существу, оставались бессюжетными: фабула служила лишь поводом для шуток и сносок. Верил он в это сам или нет, мы можем лишь предполагать, но в его словах ощущается излишняя пренебрежительность. Да, сюжет остается вторичным, но для персонажей, а не шуток.

Ринсвинд – первый действительно удачный главный герой Пратчетта[116], который внес огромный вклад в успех «Цвета волшебства»; раздражение Ринсвинда от проклятого идиотизма вселенной пришло исключительно от его создателя. Годы спустя в интервью, которое Пратчетт дал Second Life в 2009 году, он рассказал поклонникам, что в глубине души из всех своих персонажей сильнее всего он связан с Ринсвиндом. Персонаж получился, потому что, в отличие от Снибрила, Дома Сабалоса и, в особенности, Кин Арад, Ринсвинд – неудачник, он самый обычный человек. Сталкиваясь с ужасающим насилием и угрозой смерти, большинство людей не бросаются благородно в схватку, а стараются убраться куда-нибудь подальше. Ринсвинд – это квинтэссенция центральной установки Пратчетта: относиться к фэнтезийному миру, как к самому обычному. Именно реалистичный взгляд Ринсвинда означает, что человек, не знающий метафор и традиций фэнтези, – тот, кто пропустит отсылки к Фрицу Лейберу, Энн Маккефри и Г.Ф. Лавкрафту, – может взять «Цвет волшебства» (и большинство книг, которые за ним последовали) и получить от них удовольствие. Ринсвинд работает, потому что он не Арагорн и не Гэндальф. Он (часто в буквальном смысле) тот парень из пивной[117]. Для своего упрямого героя Пратчетт до некоторой степени использовал персонаж Родни Троттера[118], злополучного и унылого младшего брата из ситкома BBC «Дуракам везет» (Only Fools and Horses). По иронии судьбы, когда «Цвет волшебства» был адаптирован для телевидения, Ринсвинда сыграл Дэвид Джейсон, актер, исполнявший роль старшего брата Родни, Дель Боя.

Двацветок, неунывающий турист из Агатовой империи, прописан не так хорошо, как Ринсвинд, но прекрасно его оттеняет. Его злополучная доверчивая натура создает классический дуэт, динамика которой сразу вызывает в памяти любую другую знаменитую парочку – Владимир и Эстрагон, Лорел и Харди, Джей и Молчаливый Боб или Артур Дент и Форд Префект. Один постоянно закатывает глаза на второго. Именно это и двигает повествование вперед. А шутки здесь как вишенка на торте.

Последняя часть ключевых характеристик приходит в форме Сундука, взятого взаймы из игры Dungeons & Dragons, получившего одержимость убийствами и заброшенного прямо в Плоский мир. Матросский сундучок с сотней маленьких ножек, наряду c Великим A’Tуином, мировой черепахой, самый запоминающийся образ всей книги, и ему предстоит стать одним из бессмертных символов, во многом к неудовольствию его создателя, который чувствовал, что довольно быстро исчерпал все возможности персонажа, по сути, чемодана, который «не умеет держать себя в руках».

Конечно, многое в «Цвете волшебства» не всегда попадает в цель, и в более зрелом возрасте Пратчетт даже стеснялся книги и не раз повторял, что предпочитает «Страту», в которой хотя бы есть сюжет. «Цвет волшебства», бесспорно, слабая работа; она слишком короткая (в первом издании всего 204 страницы, половина от самого длинного романа Пратчетта, «Незримые академики»), а в ее основе лежит намеренно вторичный сюжет. Пратчетт повеселился за счет фэнтезийных метафор, к тому же явно получал удовольствие от написания безудержного фэнтези того рода, что всегда любил. Иногда он позволял себе слишком увлечься. Позднее персонажи Плоского мира получили имена Фред, Стэн и Тиффани, в то время как «Цвет волшебства» населяли такие герои, как Злорф, Хрун, Льесса и Друэлле. Они ели засахаренных морских ежей и пили вино из перебродивших «орехов вул», в то время как потом появятся кебаб и пинта Ухмельного особого.

Да и не все шутки получились удачными. Там есть слишком затянутая история про «отраженный шум, как будто подземные духи орут» – мучительная игра слов, связанная с «экономикой»[119], – и читателю требуется хорошенько пораскинуть мозгами, чтобы что-то понять, если это ему вообще удается. Позднее Пратчетт даже расшифровал шутку, а как скажет вам любой комик, если шутку нужно объяснять, значит, ее не стоило рассказывать. Одноразовая мистификация, связанная с появлением Двацветка, также вызывает сомнения; маленький турист носит очки, но из-за того, что повествование ведется от лица Ринсвинда, а очки неизвестны в городе Анк-Морпорк[120], он описывает Двацветка как человека, имеющего две пары глаз.