Невозможность страсти - Алла Полянская

– Он изменил тебе? – Тимка выдохнул вопрос, замерев от собственной дерзости. – Изменил с ней, да?

– Да. – Лена вздохнула. – Но ты не думай, что он непорядочный… Через неделю после того, как мы столкнулись с Варварой в ресторане, он пришёл домой, собрал свои вещи и переехал обратно к родителям. Только и сказал: «Прости, если можешь». Несколько раз я потом видела их с Варварой в городе… Я тогда ходила как во сне. Думаю, если бы не Рона, я бы с ума сошла. После папиной смерти я пришла в себя только потому, что Рона и Никита поддержали меня, а тут… Самый близкий человек меня предал. И снова из-за этой твари.

– Может, из-за себя самого? – Нефёдов недовольно поморщился. – Или ты считаешь мужиков настолько неполноценными, что мы уж и решать за себя не можем?

– Вы подвержены разным порывам, комплексам, страхам. – Лена состроила презрительную гримаску. – Каждый из вас тащит на себе груз отношений в семье, своих потаённых страхов, вращающихся вокруг вашей потенции, а свои позывы вы контролируете лишь для того, чтобы ваши зигзаги направо-налево сошли вам с рук.

– Очень однобоко. И очень удобно, чтобы оправдать всякую гнусность. – Нефёдов хмуро уставился на Лену. – Ты извини, конечно, но я скажу, что думаю. Отец твой был взрослый мужик, должен был знать, что такое хорошо и что такое плохо. И спать с восемнадцатилетней племянницей, несмотря на то что жизнь не сложилась, – это из разряда «плохо», двух мнений тут быть не может. И если он в сорок с гаком лет этого не понимал, то был слабоумный или не такой прекрасный, каким ты его нам описала.

– У него жизнь сложилась не лучшим образом. – Лена поджала губы. – Он был… очень мягкий, добрый человек, а…

– И само понятие несложившейся жизни – тоже ущербное, потому что если человек не в состоянии сам строить судьбу, то он просто одноклеточное, – загремел Нефёдов, раздражаясь всё больше. – Плыть по течению, позволяя кому-то влиять на твою собственную жизнь, – это признак не доброго человека, а трусливого и тупого микроба. Да, микроба, блин! И в итоге не нашёл он ничего лучшего, как трахать собственную племянницу, – это, конечно, от доброты и тонкости душевной, не иначе. А когда жена его на этом спалила, гораздо проще оказалось нажраться снотворного, вместо того чтобы как-то изменить свою жизнь.

– Ах ты…

– Нет, ты уж дослушай. – Нефёдов понимал, что сейчас нажил себе смертельного врага, но остановиться не хотел. – Ты страдаешь из-за чужих некрасивых поступков, при этом закрывая глаза на то, что люди, их совершившие, не такие безусловно белые и пушистые, какими ты их себе представляла. И не Варвара виновата в том, что твои близкие вели себя как говно, а они сами. Твой Никита польстился на достоинства твоей сестры, наплевав на ваши отношения и планы, равно как и на твою духовную красоту? Грош цена и отношениям этим, и планам. Значит, не любил он тебя, если вашу уже спланированную будущую жизнь вмиг променял на сиськи. Я понимаю, что это больно слышать и осознавать, и я очень сочувствую тебе, но подумай над этим делом в таком ключе, и ты поймёшь, что я прав. Никита не стоил ни твоих слёз, ни твоего многолетнего не выплаканного до сих пор горя.

Лена отвернулась, пряча слёзы. Нефёдов сказал то, что сказала ей безжалостная Ровена, к которой она пришла плакать. Те же самые слова, с той же интонацией произнесла она, натягивая на извивающегося, как уж, Тимку майку и штаны. А потом они повели его к няне, и Лена пошла с ней на Вознесеновский рынок торговать шмотками, а там тётки-реализаторы, узнав о её беде, достали какой-то ужасный самогон и напоили плохо соображавшую Лену до синих слоников, попутно убедив её купить блестящие босоножки и совершенно немыслимое платье, в котором Лена выглядела, по дружной оценке всего рынка, как супермодель. И горе не то чтобы отступило, а спряталось в ужасе на самое донышко души, но иногда ему там было тесно, и оно глухо ворочалось, повергая Лену в хандру.

– Андрюха, ты потише… – Павел тронул ладонь Лены. – И больше ты с ним не виделась?

– Нет. Зачем? Объясняться нам было не о чем. Он недолго пробыл с Варварой… наигрался, насытился, это ведь просто страсть вспыхнула, то первобытное, что будила Варвара во всех мужиках, особенно в неискушённых, не знающих себя, втиснутых в какие-то рамки. Вот на таких она действовала разрушительно, обычные пролетарские парни, задрав ей юбку, шли пить пиво, самодовольно ухмыляясь, они-то отлично понимали значение слова «шалава». А интеллигенты с фанабериями присваивали ей какие-то несуществующие качества, а Мессалина – она и есть Мессалина, чистый блуд, и ничего больше. Когда мужик не дурак, ему этого мало. Ведь, кроме секса, она дать ничего не могла, больше она ни на что не годилась, а Никита по-настоящему умный, ему игрушка рядом не нужна. Он ведь думал, что подтянет её хотя бы до среднего уровня, а она читала по слогам, понимаете? И ничего не хотела, кроме денег. И не скрывала этого, даже на это её мозгов не хватало. Они погужевались с месяц, и он её бросил.

– И что дальше?

– А потом родители услали его в Америку.

– Услали?

– Паш, ты не понимаешь. Там семья такая была… очень порядочные люди, оба имели профессорские звания. И я им нравилась – и отцу, и матери. Мать Никиты приходила ко мне… на следующий день, когда он ушёл. Я с утра еле поднялась, накануне Рона с рыночными товарками меня спаивали полдня, утешая, я потом спала, себя не помня, а утром звонок в дверь – стоит Полина Васильевна. Я думала, она серьги хочет забрать, я ведь совсем забыла о них и с ходу, с порога, отдала их ей, вынула из ушей и протянула, а она заплакала. Я знала её несколько лет, такая тётка железная – и стоит на моём пороге, слёзы глотает. Я впустила её в квартиру, но не знала, о чём с ней говорить, понимаете? Я очень любила Никиту, доверяла ему безгранично, и то, что он сделал… У меня словно земля из-под ног ушла. Я ей всё рассказала тогда. И об отце, и о Варваре. Они с мужем всё о ней сразу поняли, вот ведь как! Да и сложно было не понять. Когда Никита привёл её к ним в дом, сказав, что наша с ним свадьба отменяется, потому что у него новая, на этот раз уж точно настоящая любовь, они ужаснулись. Она пришла сказать, что Никита наиграется и будет сожалеть, мужчины вообще такие, и смогу ли я простить его тогда. А я уже знала, что не смогу. Может, если бы это была не Варвара, кто угодно другой, но не она… Рона мне тогда точно такие же слова сказала: «Чего ревёшь, подруга? Если он вашу любовь на кусок письки променял, значит, и не было ничего, показалось тебе, и жалеть не о чем».

– Мама так сказала?! – ужаснулся Тимка.

– Сказала. – Лена усмехнулась. – Это она при тебе вся из себя приличная дама, а так она вообще-то за словом в карман не лезет.

– Метко. – Нефёдов вздохнул. – Пожалуй, парень, я с твоей мамашей всё-таки познакомлюсь. Нравится она мне, очень нравится.

– Если ты не зарабатываешь денег, тебе ничего не светит. – Тим ухмыльнулся. – А ещё ты должен дарить ей подарки, следить за зубами, хорошо водить машину – свою, имей в виду, и не «Жигули» какие-нибудь, быть опрятным в быту и не пытаться ею командовать. И ты не должен возмущаться, когда она будет командовать тобой.