Резанов и Кончита. 35 лет ожидания - Татьяна Алексеева

«Аннушка, Аннетт, любовь моя! – звал ее про себя Резанов в те редкие моменты, когда Мария отвлекалась от разговора с ним на красивый вид или необычную ракушку под ногами. – Прошу тебя, прости и не думай обо мне плохо! Ведь ты знаешь, почему я с ней общаюсь, знаешь, для чего это нужно! Для людей из нашей колонии, для их детей, Анюта!»

Но Анна продолжала держаться в отдалении, в то время как Мария Консепсьон все сильнее привлекала Резанова то своим мелодичным голосом и теплыми улыбками, то выражением искреннего сострадания и дрожащими на кончиках ресниц слезами, когда он рассказывал ей о голодной и полной лишений жизни в Ново-Архангельске и других городах Русской Америки. Он уже не пытался смягчать страшную правду, чувствуя, что Марии можно и нужно описывать все как есть, в красках. А она слушала его, кусая губы, и казалась при этом такой несчастной, словно все эти ужасы русской колонии имели к ней самое прямое отношение.

Но говорили они в тот раз не только о Русской Америке и ее нуждающихся. Мария расспрашивала Николая и о России, и обо всех странах и островах, которые он видел во время своего кругосветного путешествия. Ей было интересно слушать, ему – интересно делиться с ней еще свежими впечатлениями от недавнего плавания. К тому же слушала она Резанова с таким восторгом и с такими горящими глазами, что разговаривать с ней было огромным удовольствием.

Они полдня бродили по тому же самому мысу, что и во время их первой встречи. К счастью, в тот день океан был намного спокойнее, иначе и Николай с Марией, и их скучающая спутница вымокли бы полностью. И уже после того, как они расстались и Мария Консепсьон скрылась за дверью своего дома, Резанов, возвращаясь на корабль, еще долго прокручивал в уме их беседу, повторял только что рассказанные истории и видел перед собой застывшую и старающуюся не пропустить ни одного его слова девушку. Самую благодарную его слушательницу.

Потом они встретились еще раз, но спокойно поговорить им не удалось – девушка опять была в окружении целой оравы сестер и приятельниц, страшно раздражавших Николая своей болтовней, смешками и кокетливыми взглядами. Они лишь обменялись несколькими фразами, и в тот день Резанов еще долго переживал случившуюся «неудачу» и думал о том, что он мог бы рассказать Марии и что – услышать от нее, если бы им не мешали все эти глупые, ничего не понимающие сеньориты.

А еще через день в порт прибежала запыхавшаяся служанка с запиской – она металась среди кораблей, бросалась к каждому встречному грузчику или матросу с вопросом, где находится судно «Юнона», а затем, когда ее подвели к нему, принялась требовать, чтобы ее пустили к графу Резанову, потом что письмо она могла передать только ему лично в руки. Капитан пускать на борт женщину отказался, но графа позвал, и служанка, передав ему свернутую в трубочку записку, проворно убежала. А Николай, торопливо развернув письмо и пробежав его глазами, едва удержался, чтобы не вскрикнуть от радости: это было приглашение на обед к коменданту крепости Хосе Дарио Аргуэльо. Мария сдержала свое слово и уговорила отца принять Резанова!

В день, когда его ждали в крепости, ему снова пришлось потратить несколько часов, чтобы придать себе самый парадный вид, но результат стоил затраченных усилий и времени. Вечером он сидел за столом вместе со всем семейством коменданта и с губернатором Сан-Франциско и в очередной раз, спокойно и деловито, объяснял, как выгодна будет правительству города продажа продуктов для русской колонии и какое по-настоящему важное дело они сделают, не позволив ни в чем не повинным людям умереть с голода. Комендант и губернатор слушали его уже более внимательно и вдумчиво, хотя особого энтузиазма в их глазах Резанов пока по-прежнему не замечал. Но дело, как ему показалось, все-таки немного сдвинулось с мертвой точки, и сидевшая на другом конце стола дочь хозяина дома всем своим заинтересованным видом подтверждала, что это только начало и что после обеда ее отец подвергнется новой «атаке» с ее стороны. И в том, что эта «атака» будет успешной, командор больше не сомневался.

– Я вас понимаю, сеньор Резанов, – сказал Николаю комендант, когда после обеда мужчины перешли в гостиную и затянулись сигарами. – Кончита мне так проникновенно о вас рассказывала, что я не мог еще раз вас не выслушать, и теперь очень рад, что это сделал. Но нам все-таки надо еще раз как следует все обдумать. Ведь так, сеньор Хосе?

Губернатор Сан-Франциско согласно кивнул:

– Именно так, сеньор Хосе Дарио.

Резанову оставалось только радоваться про себя, что Мария была дочерью коменданта крепости, а не губернатора – тот, несмотря на свою более высокую должность, похоже, во всем был готов идти у Аргуэльо на поводу. Хотя, возможно, такая девушка, как Мария Консепсьон, сумела бы перетянуть на свою сторону не только отца, но и чужого человека…

Из крепости он ушел, так и не получив согласия на покупку зерна, но с надеждой, что в скором времени местная власть все-таки изменит свое решение. Но главной радостью Николая было даже не это, а то, что родители Марии спокойно отнеслись к их «случайным» встречам на берегу и дали им обоим понять, что не имеют ничего против их дальнейших совместных прогулок. И на следующий день им впервые в жизни представилась возможность пройтись по мысу вдвоем, без других, отвлекающих их от интересной беседы барышень.

– Папа с Луисом вчера весь вечер спорили, как им с вами поступить, – рассказывала девушка. – Они понимают, что вам надо уступить, но папе очень уж неудобно сдаваться. Но Луис уже целиком на вашей стороне, так что он теперь тоже будет его уговаривать вместе со мной. Только вы, уж пожалуйста, не думайте о моем отце плохо! Он очень добрый на самом деле, и он обязательно вам поможет!

– Сеньорита, мне бы и в голову никогда не пришло плохо думать о вашем отце! – уверял девушку Резанов. – Мне достаточно того, что у него такая замечательная дочь, как вы, чтобы понять, что и сам он – прекрасный человек. И я очень надеюсь, что мы с ним еще придем к согласию!

– Ну, конечно, придете, как же иначе!

– Если придем, то это будет благодаря вам, сеньорита Мария…

– Зовите меня Кончитой, сеньор, мне так привычнее, хорошо?

– Как вам будет угодно, Кончита.

Они снова встретились глазами, и опять, уже неизвестно в который раз, Николай с восторгом подумал о том, что никогда раньше не видел такой искренней и жизнерадостной красоты. Он попытался было отогнать наваждение, мысленно обратившись к Анне, но, несмотря на все приложенные им усилия, «увидеть» жену ему так и не удалось. С трудом скрывая от девушки свои растерянность и испуг, Резанов проводил ее домой и в совершенно расстроенных чувствах вернулся на «Юнону».

Так прошло еще несколько дней. По утрам были прогулки с Кончитой, улыбки, любезности и беседы, которыми они оба наслаждались от всей души, а днем Николай сидел взаперти в своей каюте и пытался понять, можно ли считать эти встречи предательством по отношению к Анне. Все труднее ему удавалось вспомнить ее лицо и голос, все чаще при таких попытках перед ним возникали юные, горящие глаза Кончиты.

Пару раз он пробовал поговорить обо всем этом с Георгом – за время их совместного путешествия его врач успел превратиться из подчиненного в друга, способного, несмотря на свою молодость, дать ценный и умный совет. Но Лангсдорф чем дальше, тем больше мрачнел и словно бы отдалялся от командора, и откровенных разговоров у них уже не получалось. То, что сеньорита Аргуэльо сумела очаровать и его, было очевидно – Резанов прекрасно это понимал и, скорее, удивился бы, если бы этого не случилось. Но его обиды, которые молодой человек даже не особо пытался скрыть, казались Николаю напрасными и глупыми – ведь сам он тоже общался с Кончитой вынужденно, а не потому, что соперничал со своим доктором. Хотя это общение и приносило ему все больше и больше радости…