Седьмая Линия. Летом в Париже теплее - Анастасия Валеева

— А ты что, уже очухался? — усмехнулся подвыпивший Дема.

Вот уже на протяжении полутора часов бандиты накачивались водкой. Роковые капуста с огурцами смачно хрустели у них во рту. До Яны долетело пьяное и жаркое дыхание подошедшего Шатапа.

— А что, идея неплохая, — облизнул он пересохшие губы. — Может, это кое-что прояснит в твоей голове, — его маленькие глазки метали в Яну острые осколки ярости.

— Я — первый, — оживился еще больше Хомяк, — пропустим ее по кругу!

— Ты лечись, — пренебрежительно отозвался Шатап, — а мы с Демой над ней поупражняемся.

Видно, алкоголь вскружил им головы, расшевелив неудовлетворенные желания.

— А вы не боитесь, — стараясь не показывать страха, сказала Яна, — что Захарыч узнает о вашем свинстве, если у вас, конечно, хватит смелости его совершить?

— Ха-ха! — в один голос загоготали бандиты. — Думаешь, это его расстроит?

— Может, и расстроит, — хладнокровно сказала Яна, — и уж точно он не одобрит вашей самодеятельности, так что делайте выводы сами.

Шатап, переваривая услышанное, замер в двух шагах от Яны.

Джемма привела к двухэтажному особняку, расположенному у самого леса. Она рвалась с поводка, грозно оскалившись, но Руденко не сразу отпустил ее. Проехав мимо особняка, он приказал остановиться в лесу, и только тогда выпустил Джемму. Руденко с товарищами пришлось пешком преодолеть дистанцию в триста метров, отделяющую их от дачи. Три Семерки тяжело переступал, грузно проваливаясь в снег. Джемма, не издавая ни звука, во весь опор носилась от особняка до группы милиционеров и обратно.

— Никакой самодеятельности, — скомандовал немного взвинченный Руденко. — Мы с Огурцовым пойдем к воротам, а вы, — одарил он подчиненных внушительным взглядом — с тылу будете заходить. Понятно?

— Есть! — отдал честь Канарейкин.

Этот его жест посреди пустого заснеженного пространства выглядел весьма абсурдно и нелепо.

— Никаких действий самостоятельно не предпринимать, — еще раз повторил Руденко, который шел, пригибаясь, словно в него должны были стрелять.

У забора он дал команду жестом. Канарейкин и Самойлов завернули за угол.

— Давай я тебя подсажу, — Руденко сел на корточки, — залезешь и откроешь ворота.

Огурцов взобрался ему на спину. Три Семерки, словно поднимающий штангу спортсмен, стал медленно выпрямляться. Огурцов без труда перемахнул через забор. Вскоре ворота с глухим металлическим звуком открылись. Руденко вбежал во двор. Прислушался: тишина. Он широко зачерпнул рукою воздух, за мной, мол.

Джемма молча ждала его у двери.

— Дверь открыть сможем? — обратился он к Огурцову.

Тот кивнул и принялся за замок.

— Нет, — через минуту сказал он, — надо выбивать.

— Посторонись-ка, — Руденко пальнул из табельного «пээма» по замку. — Получилось! — обрадованно, точно был мальчиком и играл в войнушку, воскликнул он.

* * *

— Менты! — заорал Шатап.

Он выбежал, а потом вернулся в комнату. Дема и Хомяк обмерли от неожиданности. Шатап с силой хлопнул дверью.

— Обложили, суки…

«Вас обложили, а вы облажались, — иронично подумала Яна, — напоролись как свиньи».

В коридоре послышались тяжелые, гулкие шаги. Они быстро приближались.

— Не входи, сука, убью! — громогласно закричал Шатап и выпустил в дверь всю обойму.

Шум шагов стих. В доме повисла напряженная тишина.

— Отпусти женщину, и мы уйдем, — ровным голосом произнес Руденко.

Несмотря на это кажущееся спокойствие, Яна различила в его голосе тревожную нотку.

— Знаю я вас, — недоверчиво хмыкнул Шатап, — я тебя, мусор, предупредил. Только войди — прошибу башку твоей подружке.

Он судорожно перезарядил пистолет и, приблизившись вплотную к Яне, неожиданно зашел ей за спину. Приставив ствол к виску, правой рукой сдавил ей горло. И тут Хомяк подскочил к окну, которое осталось незанавешенным — за ним мелькнула быстрая тень. Разомкнув душившие Яну объятия, Шатап метнулся в сторону окна и, не задумываясь, выстрелил. Разбитое стекло наполнило воздух нестерпимо острым звоном. В комнату ворвался колючий зимний воздух. Тень исчезла. Это был усатый черноволосый милиционер. Видно, получив пулю, он упал. Не медля ни секунды, Шатап с яростным ожесточением подлетел к окну, решив добить противника. Внезапно он отскочил, но было поздно. Подобно диковинному сказочному чудовищу, через оконный проем, ощерившийся осколками стекла, на бандита обрушилась Джемма. Они вместе упали на пол, и прежде чем он что-то успел сообразить или нажать на курок, она вцепилась ему в глотку. Послышался хрип.

Хомяк и Дема оторопели. И тут дверь от сильного удара распахнулась и в комнату влетели Руденко с Огурцовым. Руденко, не целясь, выстрелил в Хомяка, попав тому в руку. Хомяк вскрикнул от боли, выпуская из рук пистолет. Медленно оседая на пол, он зажимал рукой плечо, при этом с невыразимой тоской глядя на Три Семерки. Дема удивленно уставился на Огурцова. Потом непроизвольно дернулся, открыл рот, словно что-то хотел сказать, но получил пулю в область солнечного сплетения.

— Ты что, Огурец, — глаза закатились, и он, не издав даже стона, рухнул на пол.

— Чего-чего? — насторожился Руденко. Он вспомнил опасения Милославской по поводу своего подчиненного, то, как бросалась на него Джемма и, не дожидаясь выстрела из поднятого на него Огурцовым пистолета, пальнул тому в ногу.

Огурцов взвыл от боли, стреляя куда-то в потолок. Он упал на пол и, держась за ногу, принялся кататься.

— Вот, значит, как, — подлетевший к нему Руденко оттолкнул в сторону пистолет и защелкнул на запястьях Огурцова наручники.

Потом, уже не торопясь, отстегнул другую пару наручников с его пояса и «заластал» стонущего Хомяка.

— Фу, — Яна пыталась отогнать Джемму от подмятого ею под себя Шатапа.

В этот момент в комнату вбежал Самойлов. Шапка съехала у него набок, щеки пылали. У него был слегка растерянный вид, который усугубило зрелище Огурцова в наручниках. Руденко одарил его выразительным взглядом.

— Продался, сукин сын. Где Канарейкин?

— Этот гад, — кивнул разгоряченный схваткой, в которой участвовали другие, Самойлов на поверженного Шатапа, — ему ухо отстрелил.

— Жить будет? — усмехнулся Руденко.

И, словно ответ на этот вопрос, в комнату вошел, зажимая правое ухо рукой, Канарейкин. Кровь тонкой струйкой стекала из-под руки на ворот форменного мундира.

— Вот угораздило! — усмехнулся Три Семерки. — Но ты, черт тебя дери, вовремя подставился!

Канарейкин глуповато улыбнулся.