Две жены для Святослава - Елизавета Дворецкая

Станибор злобно глянул на нее, хотел что-то сказать.

– А если ты передумал, разве ты ему об этом объявил? – уточнила Ведома.

Станибор в гневе стиснул зубы. Он не посылал уведомить Хакона – лицо Киева в Смолянской земле, – что хочет расторгнуть обручение. Оно сохраняет силу по сей день.

– И ночь миновала! – крикнула Ведома ему вслед.

Но Станибор тут же приказал наутро седлать лошадей. Мчаться в темноте по снегу было слишком опасно, но отступать он не собирался. Да хоть бы пять ночей прошло! Каким дураком он будет в глазах всего света, если у него из-под носа, из своего же городца, из соседней избы уведут девку, которую он уже почти пообещал полочанам!

Все его люди ехали верхом, поэтому Станибор одолел два обычных днища за один день. Сделав короткую остановку в Лишеничах, к ночи он домчался до Томилок.

Но спешить оказалось некуда. Обидевший его воевода Акун, Хакон сын Ульва, лежал мертвый в пустой дружинной избе, с головой укрытый белым полотном в знак полного разрыва с миром живых.

Похищенная невеста нашлась в избе у тиуна. Но поговорить с ней не удалось: она молчала, лишь смотрела на него рассеянным взглядом, полным теней. Точно как у ее сестры – Кощеевой невесты.

– Я, Сфендослав, сын Ингора, великий и светлый князь русский, послал к вам, цари Константин и Роман, шестьдесят два корабля…

Ригор-болгарин читал, а Эльга слушала, подперев подбородок ладонью и кивая. В пергаментном листе, который болгарин держал на столе перед собой, было написано по-гречески, но он, читая, переводил на славянский, чтобы княгиня и будущие царьградские гости видели: все правильно. Сами гости сидели на длинных скамьях – принаряженные и важные, в цветных кафтанах с серебротканой тесьмой, будто прямо сейчас к кесарю идти, хотя отправка обоза намечалась только дня через три-четыре. У иных на шелковой груди блестели молоты Тора, у иных – серебряные кресты.

– Вилив – от Святослава, Богдалец – от Эльги, Озрислав – от Олега, – перечислял с листа Ригор торговых гостей, представлявших русскую знать. – Доброш – от Мистины, Гридя Бык – от Острогляда, Гевул – от Тудка, Валда – от Колфинна, Гримул – от Грозничара и Володеи, Миляк – от Честонега, Овсейко – от Себенега, Кривуша – от Добылюта, Гридя Лихой – от Лувины, Даниша – от Доморада, Надь – от Чабы. И общие гости: Бережец, Дагфари, Хислав, Волот, Лек, Лисма, Хватко, Гуляй.

Это повторялось дважды в год: хозяева отправляемых товаров и послы-гости, которые повезут их в Царьград, собирались в гридницу, сюда же приходил Ригор-болгарин, священник церкви Святого Ильи, чтобы составить грамоту по образцу прежних, перечислить всех присутствующих и чтобы каждый сам убедился: его не забыли. Те, кто не привезет княжескую грамоту или не будет в ней упомянут, на царьградские торги не попадет. Более того, таких задержат и посадят под надзор, пока греки пошлют к русскому князю и он определит, что за люди. Поручится, что они пришли с миром. А пересылка эта может и пару лет занять. Поэтому в травень месяц, в объявленный день, киевские бояре собирались в гридницу – к Святославу или чаще к Эльге, лучше знавшей пергаментно-чернильные дела, – приводили своих гостей-купцов и называли Ригору их имена. Эти уедут, а чуть позже начнут прибывать обозы из полуночных земель: от смолян, с Волхова, из Ладоги и Плескова. Их снова перепишут – кто от Турода, от Ингоря, Акуна, Станибора, Торара, Белояра, Видяты и Вояны, от Фасти и Даромилы, от Гуннара – и отправят вторым обозом, на смену первому. Все сразу не вместятся в царьградское подворье Святого Мамы.

Такой порядок установили более десяти лет назад, еще при Ингваре, заключившем этот договор с греческими царями. Ну а необходимость каждый год писать грамоту – по-гречески, чтобы греческие чины могли прочесть, – повлекла приглашение ученого человека, чтобы разумел и по-гречески, и по-славянски. Такие мудрецы водились в основном среди Христовых людей, служителей божьих. И коли все равно нужно держать в Киеве священника, Ингвар, довольный будущими прибытками, согласился и на постройку церкви. У послов-христиан торговля в Царьграде шла глаже и лучше, это заметил еще Вещий, и мыто их заметно пополняло княжью казну. Поэтому с тем же посольством прибыли двое: грек Дионис и болгарин Григор, или Ригор, как он сам себя называл. Ингвар махнул рукой: пусть славят своего Христа, лишь бы дело делали… Ригор тогда был совсем молод, но, когда пять лет спустя умер отец Дионис, принял его место.

Эти люди заметно облегчали непростое общение с царями. Из тех василевсов, с кем Ингвар заключал свой договор, с тех пор уцелел и остался у власти только Константин – ныне старший из двух соправителей. Тот прежний Роман, тесть Константина, чье имя в том договоре стояло первым, давно уже умер. Нынешний Роман – сын Константина, и его имя нужно ставить вторым. Ошибешься – грамоту не примут, послов-гостей с товарами не пустят и могут задержать «до прояснения дела». Поэтому на купцов возлагалась задача не упустить каких-либо изменений в Греческом царстве и своевременно донести.

Но вот всех перечислили, Ригор свернул грамоту и наложил свою печать – он имел особый чин, дававший такие полномочия. Потом Эльга наложила печать Святослава и вручила грамоту Виливу, главе дружины, тот спрятал в ларец. Дело сладилось, все перевели дух, христиане перекрестились. Эльга знаком велела тиуну подавать на стол – такое событие не могло обойтись без угощения.

В это время вбежал Святослав; Эльга, до того все глядевшая на дверь, прояснилась лицом. Грамоту она, как обычно и бывало, сама составила от его имени, но если бы он совсем не пришел, бояре и гости увидели бы в этом пренебрежение.

– Смолянский обоз идет! – с порога крикнул Святослав. – Может, еще с вами успеет!

– Не успеет! – Под удивленный гул Эльга покачала головой. – Мы уже грамоту написали и запечатали, людей и кораблей от Станибора там не указано. Своего череда обождут.

Отрок подал Святославу рог.

– За добрый путь! – Он поднял его на вытянутых руках, будто предлагая богам, окинул взглядом лица, отлил в очаг и после того приложился сам. – Дай вам Велес легкой дороги и прибытка, Перун – доброй погоды и обороны!

Эльга наблюдала за его немного размашистыми, исполненными силы движениями. Принимая рог, он будто сразу хватал конец той золотой нити, что соединяет людей и богов. Стоял теплый день конца весны, через открытую дверь лился свет, Солнцева Дева, шаля, кидала золотые свои косы в оконца, часто прорезанные по всей длине стены. И, будто опутанный ее прядями, Святослав стоял в луче – блестели его золотистые волосы, голубые глаза. Белая рубаха казалась сотканной из облачной ткани – рукоделья небесных прях-Судениц. Так идет по небу Ярила, в себе самом неся тепло, свет и зарождающуюся силу. И рог в руках ему нужен лишь для того, чтобы изливать ее на землю.

Почти то же восхищение Эльга видела в устремленных на сына глазах людей. Он – солнце руси. Для киевлян и дружины он ходит иными, высшими тропами, оставляя их всех внизу под собою, даже если сидит рядом за столом. Думая об этом, Эльга дивилась про себя, не понимая, какое же место занимает. Она сама родила это солнце, и вот у нее на глазах оно восходит все выше и выше…