Две жены для Святослава - Елизавета Дворецкая

Не разглядев в темноте величины обоза, он думал, что это Хакон везет в Киев смолянскую дань, почему-то не дождавшись вскрытия Днепра, чтобы сплавить все в лодьях по высокой воде.

– Другой у меня груз, – ответил Хакон. – Хозяйку твою позови.

– Хозяйку?

Но тут Дебрянко увидел среди мужчин дрожащую Прияну и понял, зачем воеводе понадобилась помощь женщины. Хоть и хорошо укутанная, Прияна замерзла от целодневного пребывания на воздухе, неподвижно лежа в санях. Она отлежала все бока, все члены онемели, так что сейчас она едва стояла.

Дебрянко удивился еще сильнее, но спрашивать больше не посмел. Его баба увела Прияну к себе в жилую избу, где было уже тепло: напоила медовым переваром с липовым цветом и малиной, накормила и уложила спать. Предлагала баню, но Прияна так устала, что не выдержала бы. Остальным пришлось ждать во дворе, когда челядь протопит дружинную избу: пока печь топится, от дыма внутри находиться невозможно.

Утром спозаранку тронулись дальше. Глядя, как Хакон садится на коня, Прияна заметила, что он слегка дрожит, но она и сама дрожала, после теплой избы выйдя на холод.

Поехали дальше. Все шло спокойно, никто за ними не гнался. Прияна успокаивала себя: весьма возможно, о ее бегстве до сих пор не знает никто, кроме Ведомы. А теперь уже первая ночь миновала – погони можно не ждать.

Снова ехали весь день. До Киева оставалось еще очень далеко – около двух десятков таких вот переходов и ночевок, пять-шесть дневок. И это если повезет с погодой, не навалятся слишком сильные морозы, если пурга не завеет на целые сутки и больше, вынуждая сидеть в становище. А в конце пути ее ждет Святослав Ингоревич… жених…

У Прияны падало сердце при мысли о нем. Казалось бы, восемь лет ждала, привыкла к будущей судьбе, как к собственной руке. Но раньше это были одни мечтания – тот туман, которым наполнена любая девичья голова. И вот ожидание кончилось. Не пройдет и месяца, как она его увидит воочию. Понравится ли она ему? Прияна знала, что красива, но это ведь сам русский князь! Он мог бы хоть к царевне цареградской посвататься…

Некстати вспомнился рассказ купцов о царевиче, что женился на потаскухе из гостиного двора. Прияна поморщилась. Уж она-то не такова! Пусть хоть весь Киев придет смотреть на ее настилальник после свадебной ночи – и придет ведь! – ей стыдиться нечего.

Но как знать, кто у Святослава там есть, в Киеве… Может, жен уже пяток и детей от них десяток… И тут она, как с дерева слетев – будь цел, друг любезный! Не ждал, вижу?

Прияна заворочалась в санях. Ей невольно виделись изумленные лица Святослава и его матери – хоть она и не видела их раньше. Невеста, а приехала незвана, непрошена. Что, скажет, родичи дорогие, просватали и запамятовали? А вот она я!

Но может, ей и не придется этого им говорить. Если к тому времени, как она доедет до Киева, незнакомый жених уже достанется Марене…

Сегодня Прияна проснулась в чужом месте и не сразу вспомнила, где она. В полусне казалось, будто она дома, на своей родной лавке, а напротив сопит Орча. Вспомнив, что это за изба и как она сюда попала, Прияна содрогнулась от нелепости всей затеи – она бежала из дома якобы к жениху, на самом деле зная, что его вот-вот не будет в живых! И надеясь вместо того выйти за его дядю, который с ее помощью сможет стать князем не где-то там в Киеве, а здесь, в ее родном краю. Хакон твердо хранит верность покойному брату Ингвару и ничего подобного не предпримет, пока у того остается сын. Но если Святослава не будет? Ведь тогда сам Хакон, да еще его старший брат Тородд останутся единственными наследниками всех русских владений от Греческого моря до Полуночного. И смогут поделить их как раз по касплянским волокам… И уж тогда Хакону никак не обойтись без жены княжеского рода!

Из саней Прияна бросила взгляд на Хакона, ехавшего верхом впереди. Он пригнулся к гриве коня, стараясь подавить кашель. Душевный подъем, вызванный его присутствием и ее ожиданиями, вдруг сменился леденящим страхом. Вот уже чего Хакону с его здоровьем не следовало делать, так это пускаться в такую дальнюю дорогу по зиме!

Но он сам так решил. Или это Ведома его заставила? Он мог бы не ездить с Прияной, поручить это Оки…

Нет, не мог. Хакон из тех людей, кто предпочитает важные дела делать сам. А дела важнее, чем уберечь невесту племянника и договор киевских русов со смолянами, у него не было. Возможно, даже выжить ему казалось менее важным.

А ей, Прияне, что важнее?

* * *

Весь день она беспокойно ерзала в санях, то и дело поглядывая на Хакона и прислушиваясь к его частому, сухому кашлю. Кто-то из шагавших рядом мужиков даже спросил, не надо ли княжне, того, остановку сделать? Но она отказалась: чем скорее они приедут в тепло под крышей, тем лучше.

Следующее становище называлось Томилки. Теперь, как ей сказали, проехали полпути до Ршанска – старого городца в устье реки Ршанки, или Ржанки. В Ршанске обычно делали дневку – остановку на один день на отдых людям и коням. Прияна с нетерпением ждала этой дневки, но не для себя, а ради Хакона. Ему уже, кажется, очень нужно денек полежать в тепле и покое, попить травок с медом, в баню сходить… Она не спрашивала, как его здоровье: и так видно, что перемогается.

Тиун в Томилках по имени Бельчата провел их двоих к себе в избу и сразу посадил возле теплой печки. Его удивленная жена собирала на стол. Ладно бы вдруг обнаружился купеческий обоз, о котором не предупреждали заранее – это случается. Но чтобы сам смолянский воевода среди зимы пустился в такой путь, не дождавшись вскрытия Днепра, не собрав дань, почти без дружины, да еще вез с собой Свирькину дочь! Прияна смутно помнила Бельчату – он, как и прочие, иногда ездил к Хакону или Станибору на пиры, – но он-то ее знал хорошо. В глазах Бельчаты и его бабы так ясно светилось любопытство, что Прияна отвернулась. Сохрани чур, сейчас кто-то нибудь попросит рассказать «про Кощея»!

Она вскоре согрелась, но Хакон все дрожал. При входе в избу он снял верхний медвежий кожух, но остался в своем дорогом и теплом кафтане на щипаном бобре. Прияна ощущала его дрожь, сидя рядом на лавке и даже не прикасаясь к нему. А передавая ему глиняную чашку – здесь даже для таких гостей не нашлось бы расписной греческой посуды с зелеными птицами, – сама вздрогнула, обнаружив, какая горячая у него рука!

– Хозяйка, у тебя зелия какие есть? – обратилась она к тиуновой жене. – Липовый цвет, нивянка, подорожник? Или бузинный цвет?

– У меня есть, – покашливая, сообщил Хакон. – Я взял, что твоя сестра намешала…

– Вели принести, я отвар сделаю.

Оружники принесли из поклажи знакомый туес с меткой Рябки-берестянщика на дне. Смесь трав готовила еще Ведома в Свинческе, но с тех пор туес наполовину опустел. Прияна сделала отвар, нашептала, добавила меда. Подумала, не объявить ли дневку завтра: куда ехать, если воевода болен? Но решила обождать и посмотреть, каково ему будет наутро.

Спала Прияна плохо: мешало беспокойство, отчего сильнее ощущалась непривычная обстановка. До сих пор она почти не покидала дома и едва ли ночевала где-нибудь, кроме Свинческа и Смолянска. Сейчас от дома ее отделяли всего два днища, но никаким орлиным взором отсюда уже не достать оставшегося за спиной, и казалось, она уже перенеслась куда-то за тридевять земель. Хозяин храпел за занавеской, кругом витали непривычные, не домашние запахи. Навалилась тоска. Не будет больше домашних запахов! Не разбудят ее больше легкие шаги Ведомы, шепчущий что-то за занавеской голос Равдана, хныканье Краяшки и Гостятки – младших племянников. Никогда не будет! Еще два десятка таких переходов, ночевок, а потом – Киев, совсем новая жизнь…