Щит земли русской - Владимир Буртовой

— Буду ждать ночи да по балкам и кустистым ярам пойду, — решил Янко. — Там никакой дозор не приметит. Теперь же надо на тот берег перебраться, пока совсем не разогнало ветром туман над водой: какое-нито, да прикрытие беззащитному. На том берегу где-нибудь в зарослях и затаиться до вечера.

Не мешкая, переплыл реку, в прибрежных кустах бузины наскоро устроил ложе и прилег, истомленный ночной ходьбой.

Проснулся от громкого ржания коня. Вскинулся, сразу со сна не поняв, что с ним, а потом упал на примятую траву: вдоль берега, не торопясь, ехали конные печенеги, полста человек, не меньше. Крайний к кусту проехал так близко, что Янко, встав на ноги, мог бы прыгнуть и ножом ударить его в грудь. Молодая бузина спасла Янка, укрыла густыми листьями. Он с облегчением перекрестил себя, когда находники, миновав его, объехали дальнюю балку и скрылись за широкими кронами осокорей, выросших там, слева, на обильной воде Ирпень-реки.

День близился к вечеру, и Янко, поторапливая солнце, уже готов был рискнуть и перейти в ближний суходол, а по нему двинуться с опаской к Киеву, ночи не дожидаясь, как вдруг снова послышался стук копыт, теперь уже слева. Чуть раздвинул ветки куста. К нему приближался одинокий всадник на добром вороном коне, а следом что-то волочилось на аркане, в густой траве издали пока невидимое, но, должно, тяжелое. Будто легкий ветерок пробежал по спине, когда Янко подумал: «Не взять ли печенега?» — и тут же резво и нежданно метнулся из куста, как голодный зверь на подкарауленную говяду, отбившуюся от стада.

Конь шарахнулся было прочь, но Янко мертвой хваткой успел вцепиться в седло. Печенег вскрикнул и тщетно пытался нащупать рукоять меча. Янко сорвал его на землю, твердым коленом придавил грудь. Печенег ощерил зубы в беззвучном крике, глаза округлились в ожидании удара ножом под сердце, но Янко опустил занесенный нож.

— Что, страшна смерть, поганый ворог? — зло выговорил он. — Стал бы ты сейчас пищей для курганника, да в Киеве живым нужен, — и связал находника его же поясом. Встал посмотреть, что же волок печенег за седлом, и отшатнулся, увидев кровью залитое лицо. Руки и ноги у полонянника были стянуты сыромятным ремнем. Янко разрезал его, осторожно вынул изо рта человека кляп. Освобожденный открыл синие глаза, шевельнул в кровь разбитыми губами. У Янка душа наполнилась светлой радостью: не благо ли — русича из неволи страшной спасти! С превеликим трудом разобрал слова:

— Испить бы…

Янко подхватил меховую шапку печенега, сбегал к реке, принес воду и напоил русича.

— Кто ты и откуда? — спросил Янко, разглядывая совсем еще молодого, нежданного товарища.

— Мироней я, из города Здвижена, — откашлянул Мироней густую пыль, забившую горло, пока волок его печенег по земле. — Был в Киеве, в Здвижен не успел выехать, как печенеги вокруг города дозоры наслали. Поднялся с места, понадеялся на удачу, да вот на поганых вышел. А ты чей и откуда будешь?

— Из Белгорода, зовусь Янком. Иду к князю Владимиру гонцом.

Мироней с усилием привстал на колени, склонился Янку в ноги головой.

— Про Белгород вся Русь знает… Прими поклон земной от ратаев за ратный ваш труд.

Янко от такой чести смутился, торопливо поднял Миронея за плечи, участливо спросил:

— Сам пойдешь али коня возьмешь?

— Тебе поспешать по делу важному надо, а я в Здвижен и шагом добреду. Езжай краем этого суходола к тому вон лесу. А оттуда, с холмов, Киев хорошо виден. Да берегись печенегов, которые меня брали. Рядом где-то рыщут, псы бешеные.

Янко поднял печенега на коня, сам сел в седло. За суходолом въехал на небольшой облысевший холм и вскрикнул, радуясь увиденному: там, впереди, за немногими теперь холмами, на крутой возвышенности виден был Киев. Первый среди городов Руси! На горах лежит. Стены высокие поверх вала, церковь Святой Богородицы сверкает куполами, позлащенные кресты сияют на солнце…

Стрела угрожающе взвизгнула над ухом и нырнула в ближние кусты, пропала там так же незаметно, как и прилетела.

Янко оглянулся, и жар прилил к голове: его настигали печенеги, широкой дугой раскинувшись по полю. Ударил коня плетью и пошел вдоль неглубокой речки Лыбеди, выбирая место перемахнуть бродом на ее левый берег. А к сердцу жалость, будто кусок холодного льда, подступила: совсем ведь близок Киев! Хорошо различимы уже дубовые ворота и черная лента дороги на склонах Горы Кия. Дружинники показались над частоколом, заметили, наверно, одинокого всадника и погоню за ним. Еще раз оглянулся Янко и понял: не уйти, имея полоненного с собою на коне. Достал нож, занес над печенегом… и не смог поразить согнутую спину. Какое-то время еще колебался, сам себя убеждал, словно на суде совести, перед тем как выйти на суд людской:

— Если бы роковой случай поменял нас местами, то находник не стал бы раздумывать долго! Но слабых на Руси не бьют, тем более в спину…

Рывком левой руки перекинул связанного врага через круп коня. Находник гулко ударился о землю, перевернулся с боку на бок и пропал в пыльной траве. Конь прибавил шагу. Перемахнув через Лыбедь, Янко наметом поднялся на левый берег и только тогда обернулся посмотреть на погоню. И не сдержал возгласа радости: наперехват печенегам из небольшой белоствольной рощицы правого берега Лыбеди вырвалась застава русичей. Печенеги с визгом повернули прочь. Застава погналась за степняками, а один дружинник подобрал сброшенного с коня печенега и через Лыбедь делал Янку знаки остановиться. Подъехал, спросил:

— Твой полон, витязь? — улыбка осветила доброе лицо со шрамом над правой бровью.

Узнав, откуда прибыл Янко, киевлянин легко перекинул печенега на коня к нему, поторопил ехать:

— Спеши, гонец. Мы же скоро возвратимся. Нам далеко уходить не велено, не завлекли бы в засаду, — и, чуть завалясь на правый бок, поскакал догонять товарищей.

Янко неспешно погнал притомившегося до испарины коня от речки Лыбеди мимо памятного киевлянам холма с могилой вещего князя Олега — склоны могильного кургана за минувшие восемьдесят лет уже покрыл густой дубравник. Вспугивая чутких трясогузок на мокрых камнях, проехал вдоль речушки Киянки между крутыми склонами Щековицы и Горы Кия. От Киянки повернул вправо и въехал на Подол — предградье Киева на просторном берегу Днепра. Ехал Подолом и дивился обилию ремесленного люда. Там звон железа слышен из кузницы, там в глубоком дворе усмарь[48]руками мнет кислые кожи, и запах нестерпимый бьет в ноздри даже здесь, в стороне. Чуть проехал мимо усмаря, как в другом дворе увидел кучу свежих стружек — тут липой пахнет, а в тени от солнца под навесом сложены желтобокие кади — знать, бондарь живет на этом подворье. А там, за бондарем, кравец[49]вывесил свои изделия: белого льна ноговицы, да длиннополые платна, да расшитые красной ниткой шелковые халаты в немалую цену. Разминулся Янко, едучи по Подолу, и с телегой гончара. Понуро опущена голова у мастера — знать, плохо торг шел, с товаром назад возвращается. Причина понятна — торговые мужи из других земель не едут купить изделия киевлян, печенеги дорогу перекрыли. А товар отменный, вон как тонко звенят корчаги. И горшки один краше другого, славно высушены и красно[50]расписаны.