Наутилус Помпилиус. Мы вошли в эту воду однажды - Леонид Порохня

Чуть дальше, если идти к станции, торчало из земли странное дерево — росло оно в два ствола из одного корня, но в разные стороны, как будто один ствол от другого шарахается. Илья долго раскручивал хозяина ближнего дома, почему так? И тот однажды раскололся. Дело было в войну. В Верхнем Уфалее, а он дальше по железке, был госпиталь. И однажды выписали из него двух вылечившихся, оба офицеры. В поезде они надрались, их и выкинули из вагона в Каркодине. Мужики были совсем в загуле, желали продолжать, потому вломились в первый дом, где свет горел, хозяев зашугали, сели пить дальше. Поругались. Один другого ткнул ножичком, тот успел выстрелить; хозяева охнули, а в доме образовались два трупа. И что с ними делать? Двое фронтовиков с наградами… Милицию звать — потом не отмажешься. А перед домом яма была выкопана для хозяйственных нужд, хозяин покойничков туда свалил, пока темно, и закопал. А для отмазки деревце посадил. Оно выросло. В два ствола. Оба друг от друга шарахаются — чуть не по земле стелются…

Илюха пытался играть в «нормальную жизнь», потому на дачу ездил упорно. Но не в одиночку — это он совсем не переносил. Но желающих ездить с ним становилось все меньше. Как-то само собой. Моя первая жена переночевала в домике одну ночь, за которую у нее случился мощный глюк из разряда «домовые и компания», и ездить в те края она резко отказалась. Не знаю, глючило ли жену Ильи Маринку, но и она отпала быстро. Дети были слишком мелкие, чтобы что-то решать. Так мы с ним и ездили вдвоем.

Повторюсь, Илья пытался играть в «нормальную» жизнь. Копал зачем-то огород, посадил картошку, которую, кажется, так и не убрал потом; выкладывал из камней какие-то дорожки по участку… Вечером жарили шашлыки на огороде, а за ним — низина, в ней течет исток реки Уфимки; и на закате оттуда начинало выпучиваться, клубясь и формируясь, страшноватое жужжащее облако, состоящее наполовину из тумана, наполовину из комаров; оно шевелилось, дыбилось, с первыми признаками темноты покрывало собой и низину, и огород, и Илюшин домик.

Должен признаться, комары меня любят. То есть как-то даже слишком любят. Илью комары не ели совсем. Говорят, когда человека слишком долго жрут комары, наступает момент, когда они его уже видеть не могут, не то что жрать. Илья был ребенок геологов, впервые «в поле» попал шестимесячным, видимо, комары его переели. Потому он с аппетитом трескал шашлык, а я отмахивался от комаров, чем мешал ему есть и говорить, а мы только и делали, что говорили. Короче — я его раздражал, он ругался. Да и вообще, мы тогда слишком много времени проводили вместе на одной даче, так что не могли не расплеваться. Что и вышло. Я ездить перестал, и вот тут приключилась история, которую стоит вспомнить.

Перед Ильей встала проблема, кого затащить на дачу. И ему подвернулся Андрюша Матвеев. Матвеев был уральским писателем, который в тот момент бросил пить и немедленно погряз в собственном здоровье. Он все время стонал, вздыхал и жаловался, но Кормильцев сразу заявил, что все это «туфта», а на самом деле Матвеев здоровее многих. И, следовательно, может быть весьма полезен на даче. И вот Кормильцев его туда выцепил, а в то же время произошло еще одно событие — из какого-то закрытого института он по знакомству выудил какую-то особо секретную карту.

На ней так и было написано: «Особо секретно». Наверху несколько синих штампов, на полях и даже на обратной стороне оттиски о секретности. Илюше карта была ценна именно тем, что это была карта его дачи с деревней и окрестностями. И какого-то безумного разрешения, где отмечено буквально все. Ну — все! И в честь первой поездки в Коркодино Андрюши Матвеева Илья решил его не слишком сельским хозяйством грузить, а устроить турпоход. Так они и пошли — Кормильцев впереди с картой, Матвеев — за ним. Ходили, бродили, забрели в хилый лесок; Илья восхищался картой, а Матвеев оглядывался.

Андрей, надо сказать, хоть и изображает из себя всю жизнь рафинированного интеллигента, в лесу человек странно опытный. Гриб берет хорошо, много чего знает- понимает. И вот он оглядывался-оглядывался и говорит: «Илья, сейчас болото будет». Илья тут же припал к карте, на ней болото не значилось. «Нет тут никакого болота!» — говорит Илья. Матвеев опять огляделся и говорит: «Сейчас будет». У всех буквоедов на свете есть общая странность — они верят в печатное слово. Илья возмутился. На такой-то замечательной, совсекретной карте, которую достать удалось с таким-то чудовищным трудом, болота нет, а у Матвеева, понимаете ли, есть! Ну не бред ли? А Матвеев упирается и говорит, что не бред, еще сильней заводя Кормильцева.

А происходит это все на ходу. Идут и ругаются. Кормильцев — впереди. Издает очередной возмущенный вопль, делает шаг и проваливается по пояс. Натурально — болото. Что уж совсем выводит Илью из себя. А Илья, совсем вышедший из себя, орать мог очень даже неистово. Так сидит он по пояс в болоте и даже слегка погружается, при этом поносит Матвеева «на чем свет стоит» по тому поводу, что на карте болота нет, а у Матвеева есть, хотя на карте его все равно нет. Матвеев вместо того, чтоб спор продолжить, бросился назад, нашел какую-то березку полуживую, выкорчевал, подполз к Кормильцеву поближе, протянул ему березкин ствол, чтобы Илья вцепился. А тот уже по грудь в болоте сидит. Вцепился, и Матвеев стал потихоньку его из болота тянуть.

Илья Кормильцев и Андрей Матвеев, 2005 год

И все время, пока Матвеев тянул Кормильцева из болота, Кормильцев срамил Матвеева за неуважение к карте.

Не знаю, что там у них еще в тот день произошло, но Матвеев больше на Илюхину дачу не ездил. А потом Илья обнаружил за горкой какой-то карьер и сказал, что теперь знает, почему там народ мрет, в деревеньке этой. И больше в Каркодине не появлялся. Уж не знаю, что он там нашел, но Илюше я верю. Химик, все-таки.

Тогда же у него прорезался дар кулинара. Прорезался как-то единомоментно — неделю назад он готовить совсем не умел, а тут — жарит, парит, запекает… Утверждал, что повар — самая бескорыстная профессия на свете — только повар получает удовольствие, наблюдая, как сжираются плоды трудов его… И чем быстрей они сжираются, тем ему приятней.

А ежели Кормильцев за что-то брался, об этом узнавали все. От него, разумеется. И вот на какой-то очередной из его работ Илье подарили овощерезку. Не знаю, как правильно называется — какой-то измельчитель для капусты. Илья притащил ее домой сразу с кочаном — попробовать. Кочан был большой. Илья радовался.

Водрузил овощерезку на стол и включил. Овощерезка заорала, завизжала и запрыгала — пришла в боевую готовность. Илья бросил в нее кочан. Овощерезка сказала: «Тьфу!» — и выплюнула весь кочан разом. Точнее, то, что от него осталось. Выплюнула с такой силой, что половина разлетелась по кухне.

Илья озадачился. Овощерезка перед ним орала и прыгала. Капусты больше не было. Илья сказал: «Я понял, это чтобы капусту солить в промышленных масштабах…» — подумал и добавил. — «И оно мне надо?!» — еще подумал и сказал: «Знаешь, я ее даже мыть не буду»…