Мама, я Великан - Евгения Сергиенко

Впервые мне хотелось, чтобы они заткнулись!

Стало ясно – как раньше никогда не будет.

А еще, что маму я увижу не скоро.

Случившееся не удалось удержать в тайне – информация о дерзком отравлении попала в СМИ. Молниеносно, за пару дней, все происходящее превратило мою жизнь в страшный сон. В каждой газете было упоминание о маме. В каждом выпуске новостей говорили о нашей семье. Несколько раз мне звонили на домашний номер телефона желтушные журналисты и спрашивали, приходилось ли мне подвергаться насилию, сколько любовников было у мамы, известно ли мне было об ее наклонностях.

Пришлось разбить телефон. Но не все неприятности устранялись так легко.

Школа никогда не была моим любимым местом, но если раньше удавалось относиться к ней как к данности и необходимости, то теперь ад захватил всю мою жизнь. Учителя начали коситься. Одноклассники – травить. Каждый день, идя в школу, приходилось готовиться к новому удару и возвращаться в слезах.

Однажды на перемене ребята из соседнего класса облили мой рюкзак красной краской, отобрали и выбросили в окно учебники, а затем принялись кричать на весь коридор – «выродок убийцы», «выродок убийцы»!

Эти два слова вывели меня из себя, разбудив демонов волной гнева. В глазах помутнело. В истерике мои руки вцепились в волосы одного из обидчиков и толкнули его так, что гад ударился хребтом о перила и сполз на пол. Остальные, ошалев, отступили, а из моей глотки вырвался рев: «Это я, я, я и есть убийца! И я убью вас всех! Всех до одного!». Мой вибрирующий от злости палец указывал по очереди на всех присутствующих.

Когда голос сорвался, меня окликнул директор школы – он пришел на шум и был в заметном шоке от увиденного. Естественно, он застал потасовку не с начала.

В этот же день меня пригласили на беседу.

Затем на беседу пригласили опекуна.

Опекун – девушка лет двадцати – ничего особенного собой не представляла, но относилась ко мне с глубоким сочувствием и интересом. Успокаивая меня после случившегося, она рассказала про школу-интернат нашего города, где все живут одной семьей в дружбе и мире. Никто никого не доводит до слез, а родители, если они есть, забирают детей на выходные или каникулы. Ребята там ходят в походы, играют в настольные игры, а спят – на двухъярусных кроватях. Последнее меня особенно впечатлило.

Я и сейчас не могу понять, почему тот рассказ произвел такое впечатление. Возможно, злость на маму наложилась на тоску, одиночество, травлю и прорубила в моей душе огромную дыру боли.

«Да, я хочу жить в интернате». Эти слова были необдуманными, но, когда опекун в следующий раз вернулась к разговору, что-то внутри заставило меня их произнести.

Затем нужно было повторить это старой тетке из органов опеки, потом толстому лысому следователю, а потом и судье.

Моя жизнь словно проваливалась в бездну, хотелось только одного – чтобы меня ласково взяли на руки и вынесли из этого кошмара в обычную жизнь. Но никто этого не сделал.

Мама этого не сделала.

Хотя во всем была виновата только она.

Единственное, о чем стоило жалеть, так это о том, что мной не был выбран другой, более очевидный способ избавиться от «друга».

Когда меня определили в интернат, мама все еще была под следствием и, к моему удивлению, интернат оказался совсем не таким радостным местом, как о нем рассказывала опекунша.

Травля продолжилась, но стала еще более грубой.

Одиночество никуда не делось и глубже запустило свои острые когти.

Мне, совершенно лишенному любви ребенку, оставалось лишь липнуть к своим новым знакомым-сиротам – тем, что были подобрее других… Несмотря на запрет демонов, однажды перед сном нашлись силы, чтобы рассказать соседкам по комнате историю, которую больше не было сил держать в себе. Никто мне, само собой, не поверил, но на душе стало легче, а новые знакомые начали обсуждать, каким мог бы быть финал, выбери я отравление не метанолом, а мышьяком, обычным снотворным или успокоительным.

– Мышьяк можно узнать в еде или питье, – говорила одна девчонка, – а снотворное не чувствуется.

– Да откуда ты знаешь, – перебивала другая, которая была старше всех. – Вот успокоительное, оно вообще без вкуса, специально, чтобы психов не раздражать. Даже в кофе можно намешать, никто не заметит, я знаю, так мои мамаша с папашей деда отравили, хотели квартиру отжать.

– И где они теперь? – Зачем-то рецепт отложился в моем уме – успокоительное и кофе.

– Чалятся, как и твоя мать. Да и хрен на них, мне и самой нормально.

После семейной болтовни за чаем папа уходит в комнату, продолжать готовиться к рыбалке, а мы с мамой остаемся на кухне.

– Слушай, дочь, – она говорит, наливая себе еще кофе, – ты последнее время к нам так редко заезжаешь, работы много? Или тебе со мной стало тяжело?

– Мам, ну что ты говоришь. Конечно, дело в работе, – говорю, потупив взгляд и надеясь, что она не заметит моего смятения.

– Да ладно, я же все понимаю. Мы с тобой столько энергии тратим на придирки и выяснения. – С чашкой кофе она снова садится рядом со мной.

– Что предлагаешь? – я поднимаю взгляд.

– Предлагаю договориться! – весело отвечает мама.

Договориться? Интересно! Такого у нас еще не было. Улыбнувшись, заинтригованно смотрю на нее.

– Значит, так, – продолжает мама, – я не лезу в твою жизнь, не мешаю работать и не поучаю. А ты… – она делает многозначительную паузу, – стараешься заниматься тем, что действительно любишь. По рукам? – и она вытягивает вперед ладонь.

Засмеявшись, сразу даю пять.

– Мам! – говорю радостно. – Это же проще простого! Я же как раз занимаюсь тем, что люблю! Каждый рабочий день!

– Хорошо-хорошо, – она хитро улыбается, – главное, не забывай напоминать себе о нашем разговоре.

– Обещаю! – утвердительно киваю. – Обещаю заниматься тем, что нравится, и обещаю напоминать себе об это обещании!

Засмеявшись, мама притягивает меня к себе и крепко обнимает. Я кладу голову на ее родное плечо. Как в детстве – все невзгоды позади, а я – под родительским крылом, под защитой, в тепле и уюте.

– Хочешь, останься сегодня у нас? – говорит она почти шепотом.

– А хочу! – отвечаю не раздумывая.

– Прости меня, родная, – она говорит, не выпуская меня из объятий, – ты ведь у нас на самом деле Великан, а я всю жизнь принижаю твои масштабы, пытаюсь удержать на месте, в безопасности, на расстоянии руки. Как будто в распашонку тебя одеваю, и все время удивляюсь, почему она мала.

Я зарываюсь носом в ее шею.

– Ты уже взрослая. И ты большая умница. Мы с папой гордимся тобой, хоть и не всегда об этом говорим. – Вздохнув, мама нежно гладит меня по спине. – И дело не в том, что ты давно сама себя обеспечиваешь, а в твоей уверенности и стремлениях. Ты знаешь, чего хочешь, и добиваешься этого.