Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер

Он ожидал увидеть какого-нибудь знатного сынка или старого знакомого по университету, только что сошедшего с борта прибывшего из La Serenissima корабля, но никак не призрачное страшилище, вдруг представшее перед ним на террасе. Одет мужчина был в белый шелковый феридж – плащ с длинными рукавами и капюшоном, обращавший носившего его чуть ли не в невидимку, а обут в мягкие кожаные туфли, делавшие поступь беззвучной.

Людовичи поднялся навстречу не без тревоги.

– Вы кто такой?

Мужчина стянул капюшон. Трудно было даже сказать, мавр это или нубиец, ибо лицо незваного гостя было обезображено чудовищным шрамом, идущим наискось через нос и правый глаз. На голове высился огромный, похожий на сахарную голову тюрбан, какие носят при здешнем дворе.

– Привет, Людовичи, – сказал он.

– Мы знакомы? – Людовичи поразило, что этот человек смеет обращаться к нему на ты и по имени, сам будучи явно из рабов.

– Я – кызляр-агасы султана Сулеймана.

Кызляр-агасы! Блюститель блаженства, главный над девушками султана и одно из самых могущественных лиц в его гареме. Людовичи от удивления даже дар речи потерял.

– Ты меня что, не узнаешь?

– Мы в жизни не встречались.

– Сам знаю, что сильно изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз, но ты припомни-ка, о чем предупреждал в молодости своего юного друга у входа в Chiesa Santa Maria dei Miracoli. Оглядываясь назад, я теперь вижу, что ты тогда дал мне очень дельный совет.

Людовичи так и рухнул на диван, снова лишившись дара речи.

– Corpo di Dio, – пробормотал он. – Аббас!

Сулейман попридержал своего араба, наблюдая за ястребом-тетеревятником, парящим в воздушных потоках в ожидании добычи. Ибрагим направил своего жеребца шагом в высокую траву, чтобы вспугнуть из нее дичь. Ястреб все парил, подрагивая крыльями.

Затем желтый глаз его усмотрел цель. При виде метнувшейся далеко внизу при приближении Ибрагима тени ястреб сложил крылья и, стремительно спикировав, вонзил острые, как бритвы, когти в спину зайца. Тот, единожды дернувшись, застыл, а птица осталась восседать на жертве. Шерсть под ястребиными когтями расцветала багрянцем. Пажи кинулись забирать добычу.

С охоты Ибрагим возвращался с ястребом на перчатке приподнятой левой руки. Птица была теперь под кожаным колпаком. Следом ехали пажи с трофеями – дюжиной зайцев и кроликов на пиках и целой гирляндой фазанов.

«Убийца, бьющая без промаха, эта птица», – думал он. Сулеймана всегда поражало, что самки ястребов неизменно играют в эту смертельную игру лучше самцов. Недаром все сокольники предпочитают выходить на охоту с особями женского пола.

– Знатный сегодня день для охоты, мой господин.

– Солнце садится, Ибрагим. Нам пора возвращаться к каику.

– Давненько мы с тобою так славно не охотились вместе.

– Это лето сулит много подобных дней.

Улыбка сошла с лица Ибрагима.

– И мне бы того же хотелось, но Диван настоял на еще одном походе против Карла, брата Фердинанда.

– А ты, стало быть, не согласен? Два года назад мы по твоему совету осадили Вену. Так ведь ни Фердинанд, ни брат его на битву с нами не вышли. Так какой смысл снова отправляться туда за ними? Они ведь опять сражения с нами не примут.

– В тот раз нас остановили не ко времени и не по сезону разразившиеся дожди. Если бы не распутица, мы бы подтянули пушки поближе к стенам и взяли город.

– Ну так даже если мы теперь и возьмем Вену, как нам ее потом удерживать? Входя в дверь, нужно же быть уверенным, что сумеешь еще и выбраться обратно.

– Но мы должны вернуться на земли войны. В этом наш долг перед Исламом!

– Ах да. Я и забыл, насколько ты правоверный мусульманин, Ибрагим.

Ибрагим на подначку не повелся.

– Нельзя нам оставлять янычар в городе без дела еще на целое лето. Им не терпится в бой.

Сулейман пожал плечами.

– Так, может, нам лучше обратить взор в другом направлении?

– На шаха Тахмаспа?

– Он пытается заразить наши восточные земли чумой своей шиитской ереси и по-прежнему убивает там наших муфтиев. Нужно преподать ему урок.

– Он ничтожество. Мы его с легкостью сокрушим как-нибудь на досуге.

– Так давай этим и займемся.

– Карл – император Священной Римской империи и заклятый враг нашей веры. Выступить против него – наш долг перед Исламом!

– Что такое Вена? – сказал Сулейман. – Вена – очень далекий от нас оплот, и Фердинанд вернет его себе сразу же после нашего ухода. А потому уничтожение Тахмаспа должно быть нашей первейшей целью.

Птица на запястье Ибрагима занервничала и забила крыльями, и он на некоторое время отвлекся на то, чтобы ее угомонить нежным воркованием.

– Если мы возьмем Вену, – ответил он наконец, – Риму останется лишь просить у нас пощады. Если же мы будем напрямую угрожать этому Зеленому яблоку, то мы тем самым и выманим из него этого червя-императора.

Сулейман примолк. Запах сосен густо разливался по предвечернему воздуху.

– Тогда я оставлю решение за тобой, Ибрагим, ибо тебе предстоит возглавить этот поход.

– Конечно, ведь я твой сераскир. Но ты же отправишься со мною?

– Нет, не в этот раз. Слишком много дел в Стамбуле. Я решил остаться здесь.

Ибрагим от ошеломления не знал, что сказать.

– Но ты же не можешь так поступить, – вымолвил он наконец.

– Не могу? – Сулейман остановился и дождался, чтобы Ибрагим приблизился вплотную. – Кто мне тут говорит «не можешь»? Или я не всемогущий султан? Не Царь царей? Царь царей волен делать все, что ему заблагорассудится!

– Но твое место – во главе твоих армий!

– Мое место там, где я сам выберу.

– Воины черпают в тебе вдохновение.

– Это мои воины, и они будут делать то, что я прикажу.

– Но ведь ни один султан никогда…

– Султан – созидатель традиций, а не их раб.

– Они утратят веру в тебя!

Сулейман перегнулся через седло, так что лицо его оказалось в считаных вершках от лица его визиря.

– Ибрагим, ты мой верный друг и советник. Пожалуйста, услышь меня. Я пресыщен войной, прими это бремя на себя. Они всего лишь жаждут крови, так дай им ею упиться. Им же даже не важно, чья эта кровь, так что и выбор врага – за тобой. Но сам я не желаю больше ни единой кампании.

– Ты должен еще раз хорошенько подумать!

– Нет, я уже принял решение. – Он положил руку другу на плечо. – Я верю в тебя как в никого другого. Ты мне брат. Сделай это ради меня.

Даже голос у него изменился, подумал Людовичи. И цвет кожи тоже.