Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер

– Он хоть ест? – спросил ее Сулейман.

– Кормилица говорит, что без всякого аппетита. По ее мнению, он не жилец.

– Значит, ты должна его сама каждый день брать на руки и баюкать своим пением. Говорят, помогает.

– Да, мой господин.

Сулейман вручил кормилице золотой.

– Присматривай за ним хорошенько, – сказал он ей и увел Хюррем прочь из детской.

После того как они остались наедине, она помогла ему снять тюрбан и привлекла его голову к своей груди. Он был необычайно тих.

– Мой господин чем-то обеспокоен?

– Делами Дивана, Руслана.

– Хочешь, поговорим?

Сулейман вздохнул.

– Каждую весну мои аги так и давят на меня, требуя выступить в новый поход. На этот раз вот хотят пойти войной на Вену.

– А Ибрагим что говорит?

– Ибрагим бряцает оружием громче всех.

– Славы жаждет. Во имя Ислама, понятно. А вот умно́ ли это с его стороны, даже не знаю…

– Прямо говори, что думаешь-то на этот счет?

– Дорога до Вены не близкая. Слишком долгая даже для такой армии, как Османская.

– Настоящий трофей там не Вена, а лично Фердинанд.

– Так он ведь на открытую битву с вами не выйдет. Зачем ему рисковать всем и выступать против сильнейшей в мире армии? Он просто тихо уберется из Вены при вашем приближении, переждет где-нибудь, а когда вы уйдете по осени восвояси, вернется в город, займет его и будет и дальше там править как ни в чем не бывало. Вам после этого даже и похвастаться-то будет нечем, кроме грязи на изнуренных долгим походом конях.

– Мне янычар на привязи еще целый год не удержать…

– Ну так персы же на восточных границах бесчинствуют, муфтиев наших убивают. Вот и пошли своих янычар в Азию их усмирять, если им так хочется повоевать. Да и мы тем самым сослужим верную службу Аллаху, защитив его судей от еретиков.

– Персы – жалкие мухи, досаждающие льву своими укусами. Мы их одним ударом хвоста сметем в любое мгновение.

– Так, может, Всевышнему угодно, чтобы мы именно теперь выступили с мухобойками и избавили его от этого роя назойливых иранских слепней, пусть это и не столь почетно?

Сулейман рассмеялся.

– Ты неподражаема! Все бы отдал за то, чтобы свести тебя с Ибрагимом в прямом споре!

Хюррем погладила его по лбу, прочувствовала биение жилки у него на виске. «Это ведь все, что у меня есть» подумалось ей. Как только биение его пульса прекратится, так и для меня жизнь остановится навсегда, если только я не изыщу способа избавиться от своего проклятия в лице этого Мустафы.

– Не ходи туда, господин мой. Пусть Ибрагим сам гоняется за Фердинандом по австрийской грязи и несет на себе это бремя, раз уж он его на себя взвалил по своему хотению.

– Невозможно. Если моя армия выходит на битву, я обязан стоять во главе нее. Таков путь, и янычары этого ждут.

– Ты что, настолько любишь войну?

– Ты знаешь, что нет.

– Тогда зачем?

– Это мой долг, Хюррем.

– Долг превратил царя царей в раба?

Сулейман выпрямился, и лицо его налилось кровью.

– Довольно!

Хюррем закусила губу, раскаиваясь и кляня себя за несдержанность. Думала, что медом мажет, а оказалось, что уксусом.

– Господин мой, никак не хотела тебя обидеть.

– Место султана Османов – во главе его воинов. Без него они не могут идти на войну. Таков наш путь.

Она обхватила его лицо ладонями.

– Прости меня. Просто я тебя так люблю, так сильно люблю, господин мой. Всякое лето без тебя тянется бесконечно. И всякий раз я так боюсь, что к зиме ты не вернешься…

Сулейман погладил ее по щеке; затем пальцы его нащупали путь вниз по ее горлу к груди…

– Хватит о политике, – шепнул он. – Поговорим в другой раз.

Она обвила его руками за шею и умиротворенно улыбнулась.

Глава 34

Венецианская община в Стамбуле располагалась в квартале Пе́ра на северной стороне Золотого Рога, откуда через пролив открывался прекрасный вид на раскинувшийся город и дворец Топкапы.

Людовичи построил там себе собственное палаццо с мраморной террасой и выходом на залив. Оттуда он мог любоваться на свои корабли, огибающие мыс Серальо и выходящие в Мраморное море с полными трюмами турецкого зерна, нубийских рабов, арабских скакунов и восточных специй.

Большое благо сделал он себе, сподобившись сюда перебраться. Путь к Венецианскому двору ему, как bastardo, был так или иначе заказан, так что, пока его сверстники примеряли на себя черные сенаторские мантии, Людовичи прибыл в Пе́ру, занялся купечеством и вполне в этом деле преуспел. Не питая особых родственных чувств ни к местным обитателям, ни к бывшим соотечественникам, он быстро научился манипулировать и теми и другими к собственной коммерческой выгоде.

Помог ему и отец. Сенатор Гамбетто по достоинству оценил решение сына отбыть из Венеции, где само его присутствие в купеческом сословии вызвало бы нежелательные кривотолки. Собственно, на отцовские деньги он и открыл свое дело. Но расширение и процветание торговли стали результатом исключительно смекалистости самого Людовичи.

Поначалу он испытывал немалые трудности. Рынок специй давно был поделен между великими купеческими семьями Венеции и Генуи. Там бы он был неконкурентоспособен. Но тут Людовичи и сообразил, что есть одна ниша, сулящая ему колоссальные прибыли, – контрабанда пшеницы.

Сулейман наложил жесткие ограничения на экспорт турецкого зерна с помощью строгих правил ценового регулирования. Но изобретательный человек изыщет пути в обход любых правил, если наберется смелости и включит воображение.

Людовичи подрядил целую флотилию греческих торговых судов вывозить пшеницу из черноморских портов в венецианские колонии на Крите и Корфу. Что до турецких таможенных досмотров при их проходе через Босфор, то для избавления от них оказалось достаточно просто узнать, кому именно в Топкапы подмаслить лапу.

Венецианское сообщество Перы взирало на его успехи со снисходительным презрением. Но Людовичи было по большому счету глубоко плевать и на их мнение тоже. Их патронажа для его торговли вовсе не требовалось. Так он постепенно все больше отуречивался и даже завел себе небольшой гарем.

Этим вечером Людовичи смаковал кипрское вино и не уставал радоваться жизни, принявшей для него столь удачный оборот. У него уйма денег, прекрасный дом у самого моря и вдоволь женщин. Как тут не радоваться?

На террасе появился один из его слуг, которого звали Гиацинт. Многие евнухи брали себе имена в честь цветов.

– Там Ваше Превосходительство спрашивают.

– Кто такой? Он хоть представился?

Гиацинт покачал головой.

Какой-нибудь вновь прибывший из Венеции, предположил Людовичи.