Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер

переговоры об условиях вел как раз ее супруг. Он даже придворных Сулеймана у себя принимал, угощал и развлекал. Самое худшее, что ее ждет, убеждала она себя, – это потомиться взаперти в какой-нибудь башне, пока стороны договорятся о сумме выкупа и организуют обмен.

Толпа неистовствовала, а какой-то мужчина смачно в нее харкнул. Раис, не обращая на все это непотребство ни малейшего внимания, волок ее дальше.

Преследуемые толпой, они шли по узким и полным грязи закоулкам. Мужчин гнали гуртом впереди нее. Джулия не поднимала глаз от земли, чтобы не видеть позора их унижения.

Впереди нарисовался дворец. Их провели через ворота, мимо загонов для черных рабов, куда караванами доставляли из Сахары нубийцев и суданцев для продажи на рынке. Были среди них даже кормящие матери с младенцами; мужчины же, как один, были полностью обнаженными.

Они вошли на белую песчаную эспланаду, обнесенную со всех четырех сторон сводчатыми колоннадами. Там стоял неимоверный гул голосов: все будто пытались перекричать друг друга на неведомых ей языках; кто-то отдавал лающие команды; кто-то лебезил от страха. Она застыла в ошеломлении. Раис обругал ее и стукнул рукоятью кнута сзади по плечам.

Затем он уволок ее на другой двор. Этот был поменьше площадью, но при этом почти пустой, хотя человеческих следов на выбеленном песке там было не счесть.

В тени на стопке подушек восседал мужчина с темной, почти что цвета красного дерева, кожей, который принялся теперь ее рассматривать. На нем был белый кафтан с золотой вышивкой и муслиновый тюрбан с крупной бирюзой, а за его спиной стоял нубийский мальчик и обмахивал его опахалом из страусиных перьев.

Раис и этот толстяк принялись перекрикиваться. Джулия обратила внимание, что оба раз за разом повторяют одно и то же слово: гяур.

Толстяк показал жестом, что ему нужно встать. Нубийский мальчик бросил опахало и помог ему подняться на ноги.

– Como se chiame? – вопросил он.

– Ты говоришь по-итальянски?

Он улыбнулся.

– Конечно. И на многих других языках в придачу. Ты за кого меня держишь, варварка? – Он подошел поближе. – А ты говоришь по-турецки?

– Чуть-чуть.

– Хорошо. – Он приподнял вуаль с ее лица. Невзирая на ситуацию, Джулия вознегодовала. Ни единый благородный венецианец подобной дерзости бы не допустил! Она потупила взор. Он бросил взгляд на раиса:

– А он прав. Ты очень красива. Повторяю вопрос: как зовешься по имени?

– Джулия Гонзага. Мой муж – консильяторе в Венеции. Он тебя щедро вознаградит за мое возвращение в целости и сохранности.

– Султан может и больше заплатить. – Нубийский мальчик отогнал страусиным опахалом муху от лица толстяка. – Позволь представиться. Мое имя – Али-Осман. Я – бей Алжира на службе у султана Сулеймана, царя царей, владыки владык, императора семи миров. – Он отвесил шутовской поклон. – Я его пожизненный слуга. И ты вскоре можешь удостоиться чести пойти к нему в услужение.

– Я сама себе госпожа и никому не служанка.

– Ах, как гордо звучит! Гордость и красота часто друг другу сопутствуют. Но это не имеет значения. – Он обошел вокруг нее, изучая на предмет возможных изъянов. Она стерпела это новое унижение молча. Снова представ перед ней лицом к лицу, он вдруг легонько стиснул ее грудь. Джулия вскрикнула и отпрыгнула.

Раис на нее зарычал, а сам Али-Осман разразился хохотом.

– Скромность твою не оценят по достоинству там, куда ты отправляешься, bellissima!

Он обернулся к раису, и мужчины о чем-то жарко заспорили. Джулия не понимала ни слова, но выражение лица и злобные ноты в голосе пирата пробуждали в ней надежду, что он вот-вот выхватит клинок и пришпилит этого Али-Османа к стенке.

Но тут они оба вдруг рассмеялись и принялись хлопать друг друга по плечам. Затем бей извлек из складок халата кожаный кошель, ослабил шнурок и отсчитал причитающееся с него число золотых монет, по одной кладя их на протянутую ладонь пирата, после чего тот развернулся и, не говоря более ни слова, удалился, оставив ее наедине с Али-Османом.

– Джулия Гонзага, bellissima моя, отныне ты – собственность султана Сулеймана!

– Но мой муж…

– Мужа для тебя больше не существует. У кызляра-агасы кошелек глубже, чем у любого венецианца, смею тебя заверить. И я получу от него вдесятеро больше, чем отдал за тебя здесь сегодня. – Он хлопнул в ладони, и из тени выступили два солдата в тюрбанах. – Отведите ее внутрь да приставьте стражу. Убедитесь, чтобы у нее было вдоволь пищи и воды. Обращайтесь с нею получше, ведь, кто знает, вдруг она со временем станет матерью будущего султана.

Али-Осман опустился обратно на подушки и прикрикнул на своего нубийца, приказав тому махать опахалом почаще, поскольку он перегрелся.

Сперва был бескрайний, сверкающий до боли в глазах океан. Затем их потрепал бурный летний шторм, умотавший ее до рвоты и оставивший валяться без сил и возможности куда-то деться от желчно-рвотного зловония. Две недели пересекали они под парусами средиземноморские владения Османской империи с изредка возникающими на горизонте опрокинутыми миражами далеких островов и берегов. Изредка они заходили в какой-нибудь порт или бросали якорь у грязного селения, чтобы загрузить на борт то жирафа, то раба, то тюк шелка.

Джулия молилась о смерти и даже подумывала, не броситься ли ей за борт. Но затем убедила себя не брать грех на душу, тем более что ей удалось внушить себе виде́ние, как по прибытии в Стамбул ее прямо на причале встретит венецианский посол со свитой.

Турки смотрели на нее горящими, голодными и жадными глазами, но никто не осмеливался на нее не только покуситься, но и просто хоть пальцем тронуть или чем-то обидеть. И пищу ей приносили исправно. Правда, есть подобное побрезговала бы и собака, хотя сами они только и питались этой дрянью из риса и сушеного мяса. Каюту ей дали в трюме, под круглосуточной охраной пары матросов. Она могла там кричать или плакать сколько угодно. Они ее просто игнорировали.

Однажды утром, когда она поднялась на палубу, кто-то из моряков указал ей рукой вперед по курсу, и она увидела вдали встающий из тумана великий город Стамбул. Чуть позже они миновали пролив Босфор. Море было гладким и отливало серебром подобно лезвию клинка. Утреннее солнце выхватывало из рассветной дымки золотые купола мечетей и будто воспламеняло клочья тумана, все еще окутывавшего стенки набережных и протянутую руку мыса Серальо. По воде во множестве сновали рыбацкие лодки и быстроходные каики. Заметив на мачте одной из галер гордо поднятого золотого льва Венеции, Джулия ощутила физическую боль.

Тут они обогнули мыс и